– На конференцию… комсомольскую… прислали…

Вот у них у обоих лица были через мгновенье – это ж одна красота!

Человек на флоте мечтает. Он так мечтает, человек на флоте, с такой дикой силой, что мечты его иногда сбываются.

Вот мечтали Вовка с Витькой с курсантских миндалин, что перед самой пенсией целый год будут служить на лодке-музее.(Это некая лодочка. Ее на землю выволокли, все внутри отмыли и сделали музей – кассирша, поломойка, четыре матроса, столько же мичманов и столько же экскурсоводов из бывших командиров кораблей).

– А мы на ней начальниками и баб там трахать!

– Точно!

И все это с такими многочисленными слюнями, соплями и уютными потягиваниями, что не прошло и двадцати лет, как их последовательно – одного за другим – перед самым увольнением в запас с проклятущих дизелей в этот санаторий назначили.

Эх, мандарин крученый, жизнь наступила!

И немедленно баб!

Да!

Немедленно! С визгом и пополам!

Затащить на экскурсию, все ей показать, по всем щелям – трубы, трубы, трубы – протащить на карачках и волоком и потом поднять, подвести к открытому торпедному аппарату, а там светящаяся дорожка из лампочек, которая уходит далеко вглубь – красиво и перспективно.

И говоришь бабе:

– А вы не хотели бы в этом удивительном месте потрахаться?

А она, потрясенная:

– Хочу! – и ты ее ставишь головой в аппарат, и через некоторое время она как начинает стонать – а в аппарате эхо быстрое побежало-побежало-побежало: – А-ааа… А-аааа… А-аааа-мочки!

В общем, мечта!

Целый год так служили.

Я с командиром давно враждую, а тут аттестация подоспела, и он решил мне дать объективную характеристику, чтоб хоть как-то меня уесть (чтоб им ровненько на жопу сесть).

А мне на всю его писанину плевать – хыррр-тьфу! – с расстояния одного метра обсосанными косточками вяленой вишни, коломягина мать, и переводиться я никуда не собираюсь, и как он только скажет мне: «Не будет вам в академию положительной характеристики!» – так я ему в ответ: «А на кой куй мне ваша академия? Чему меня там научить могут?» – на что он говорит: «Ну, блин!» – но сделать ничего не может.

Да и как тут сделаешь, если я классный специалист и об этом все знают?

А в характеристике были такие обязательные слова, как «отличник… специалист… политику понимает… делу предан».

Они шли сплошным потоком, и вставить туда что-то живое никак не получалось.

Он пока вставлял – испариной покрылся. Не выходило у него. Не выкраивалось.

Наконец пристроил. Между фразами «Мореходные качества хорошие» и «Уставы Вооруженных Сил знает» он вставил одно только слово: «Ленив» – и два дня ходил жутко довольный.

А меня на крейсере здорово встретили. Командир стоял у трапа. Я представился, а он: «Здравия желаю, товарищ лейтенант!» Я, честно говоря, немного даже смутился: командир – и вдруг с лейтенантом так отчетливо здоровается. Ну, думаю, наверное, положено так, и тоже поздоровался. А он мне говорит: «Очень вовремя вы у нас появились. Сейчас я вас провожу в кают-компанию и представлю всему офицерскому составу». И вот идем мы с ним, он впереди, я сзади, но в проходах и перед дверью он останавливается, пропускает меня вперед и всякий раз говорит: «Прошу вас».

А идем мы довольно долго, как мне показалось. Я уже в трапах и переходах совершенно запутался, но вот подходим к кают-компании, входим, а там офицеры – красивые, все в парадной форме, – с шумом встают, и командир меня представляет, подводит к каждому, знакомит, мне пожимают руку, смотрят в глаза с сумасшедшей любовью и все такое.

На мгновение мне даже почудилось, что я в прошлый век попал: в кают-компании сервировка, вестовые порхают, рояль и за ним кто-то музицирует.

«Прошу за мной», – говорит командир, и ведет меня далее. Опять идем очень долго, опять «Прошу вас!» – и, наконец, подходим к какой-то яме.

Командир, ни слова не говоря, в яму, я – за ним. Спустились.

«Вот! – говорит командир. – Поздравляю! Ваш боевой пост. Сейчас я задраю люк, и больше вы отсюда не выйдете до тех пор, пока не сдадите на допуск к самостоятельному управлению. Еду будут приносить, нужду будут выносить. А как сдадите, будем рады видеть вас в кают-компании».

После этого люк захлопнулся, и я остался в яме.

Потом погас свет…

Пенкина никто не хочет домой после пьянки отводить. Жена у него здорово ругается, когда притаскиваешь на себе это тело.

А пьет эта скорбная дрянь, пока не упадет. Каждый раз нового провожатого назначаем. Тут назначили молодого лейтенанта, он его доволок до подъезда, быстренько затащил на этаж, ключ в дверь одной рукой вставил, повернул, дверь распахнул, а другой рукой, пока жена не появилась, его туда впихнул, дверь захлопнул и бежать.

Утром Пенкин приходит на службу и говорит:

– Кто меня вчера домой доставлял?

– А вон, – говорим, – лейтенант.

– Слушай, лейтенант! – говорит Пенкин. – Что ж ты наделал?

– А что такое?

– Так у меня же там две двери! Я потом застыл, между ними распяленный: руки в стороны, рот наоборот, полный слюней, течет. Только и мог, что когтями скрестись… Жена думала, мыши. До утра… вот… стоял…

Помощник Шинкин думает наперегонки с шагом.

Поэтому всегда можно определить скорость его мышления.

Сам Шинкин – маленький колченогий брюнет с ручками-пропеллерами, они у него приделаны сбоку и болтаются.

«Завтра аттестаты! (Быстрей!) Проверить! (Ну!) В дивизии приказы! (Так!) Нарыть! (Ага!) И количество на борту! (Скорость-скорость!) Не забыть! (Ух!) Уродов (криворотых) подстричь! (А!) Козлов истребить! (Б!) Физически (Поддать!) Петрова посадить! (У!) Через сутки за бутылку назад выкупить и на ввод ГЭУ. А то напьется, как в прошлый раз, скотина! (Бегом!) Химику настучать по роже! (Фу!) Песню распечатать и раздать по подразделениям. (Тра-та-та!) Списки на классность представить! Хаджимуратова сгноить! Людей сверить! А то получится ху…»

И тут он падает в люк. Тот встретился по дороге и за заботами не был замечен.

Шинкина привезли на корабль на тележке с загипсованной ногой. Грузили на корабль на талях.

На талях он думал медленно: «Завтра… аттестаты… проверить…» – ну и так далее.

Утро. Ветерок. Такой легкий-легкий. Просто беда, до чего нежный. И по щеке. Гладит.