Перед началом войны или во время решительного поворота в ходе ее в гофкригсрате выработывались в подробностях планы будущих кампаний. Все донесения главнокомандующих поступали на рассмотрение его, и сделанные им заключения по этим донесениям были фактически обязательны для главнокомандующего к исполнению. Только такие выдающиеся люди, как Монтекукули и Евгений Савойский, иногда решались отступать от них. Не ограничиваясь прямым вмешательством, гофкригсрат в своих инструкциях всегда указывал главнокомандующему на необходимость созывать военный совет перед каждым более или менее важным решением, и было очень опасно действовать помимо этого совета. Этим путем систематически убивалась всякая самостоятельность у австрийских генералов и исключалась возможность энергичных, быстрых и целесообразных действий с их стороны. В течение этой эпохи коренным образом изменился взгляд на способ содержания и продовольствия армий на войне. Заботы по этому предмету всецело перешли к центральному управлению и после Тридцатилетней войны, следуя примеру Густава Адольфа, стали довольствовать войска из магазинов, при помощи систематически организованного подвоза; отсюда началась так называемая пятипереходная система.

В предвидении войны распоряжениями центральной администрации в укрепленных пунктах на границе государства устраивались большие склады, от которых армия, во избежание расстройства подвоза, не могла удалиться более 5 переходов, затем движение приостанавливалось до закладки новой линии магазинов.

Все решения главнокомандующего сковывались продовольственными соображениями; громадные обозы делали армии малоподвижными; сообщения их стали крайне чувствительными, и верхом искусства считалось стать на фланге противника, выиграть его сообщения, не обнажая своих, и тем принудить его к отступлению. Отсюда – маневры, неожиданные обходы, действия на сообщения, малая война приобрели первостепенное значение; после сражения не могло быть энергичного преследования, уничтожающего противника, так как это расстроило бы все продовольствие победителя; войны тянулись по нескольку лет без решительных последствий.

Особенно же к такому результату привело слепое подражание походам Тюренна и Монтекукули.

Постоянные армии представляли собою явление новое, а потому еще не могло быть вполне стройной системы в организации войск; количество отдельных частей, численная сила каждой из них, система разделения на крупные и мелкие части были различны даже в одной армии.

Высшею хозяйственною единицею был полк; 4—6 батальонов или 8—10 эскадронов соединялись в пехотные и кавалерийские бригады; высших же единиц из трех родов войск и высших командных инстанций не существовало; при главнокомандующем состояло известное число генералов, которым и поручалось командование частями боевого порядка и колоннами в походе или же давались поручения при осаде и обороне крепостей.

Если война велась одновременно на нескольких театрах, то общего главнокомандующего над войсками не было и надобности в нем не чувствовалось, так как действиями армий руководили из столицы; бывало и так, что если на одном и том же театре вместе оперировали две союзные армии (как это случалось нередко во время Войны за испанское наследство), то каждая из них имела своего главнокомандующего (напр., Евгений Савойский и Мальборо), иногда даже одна и та же армия имела во главе двух генералов.

Пехота. Деление пехоты на пикинеров и мушкетеров продолжалось до изобретения штыка и замены мушкета более легким оружием с кремневым замком и штыком, что относится к концу XVII в.[5]

В последние годы существования пики число пикинеров было весьма незначительно и в бою на их долю выпадала пассивная, чисто оборонительная роль; на них смотрели как на необходимую опору стрелкам, а потому с введением ружья со штыком пикинеры быстро исчезли и с тех пор пехота всюду стала однородна. (Впрочем, Австрия, в своих славянских народностях на границе с Турциею, имела отличный материал для образования иррегулярной пехоты, которая и появилась в последовавших войнах под названием пандур). Кроме того, везде в составе пехотных полков появились роты гренадер, первоначально назначавшиеся для метания ручных гранат и обратившиеся впоследствии в отборные части пехоты.

С принятием ружья со штыком батальон в 500—800 человек окончательно стал тактической единицей и вместе с тем установилось известное, постоянное соотношение между батальонами и административными единицами – полком и ротою.

Главную силу пехоты полагали в возможно сильном развитии огня из сомкнутого строя[6], а на штык перенесли те понятия и взгляды, которые установились по отношению к пике в конце XVII в., т.е. смотрели на него как на оборонительное средство. Удары в штыки производились редко, и к ним прибегали неохотно; самый удар не обещал успеха, так как, кроме развернутого батальона, допускавшего наисильнейший огонь, другого боевого строя пехоты не знали.

Этот строй логически получился из строя батальона Густава Адольфа, всюду принятого после Тридцатилетней войны.

Покуда существовали пика и мушкет, батальон строился в 6 шеренг, но с принятием ружья и улучшением снаряжения, допускавшего более быстрое заряжание и огонь, строй пехоты стал еще тоньше и батальоны строились уже в 4 и 3 шеренги. Таким образом, построение пехоты в бою в линию развернутых батальонов стало общим правилом.

Колонны в пехоте употреблялись только для походных движений. Они строились захождением дробными частями фронта; так же выстраивался и фронт из колонны. Поэтому, если желательно было развернуть колонну в сторону ее движения, то следовало сначала завести всю колонну плечом и потом уже одновременно, захождением частей колонны, выстроить фронт всей линии.

Действия пехоты в бою состояли в выстраивании развернутых линий вне сферы огня и в наступлении всей линии развернутых батальонов, с остановками для стрельбы. При обороне развернутые батальоны встречали противника непрерывным огнем, стоя на месте.

Развернутый батальон, сам по себе весьма малоподвижный и малоповоротливый, делал и весь боевой порядок таким же.