— Сейчас мы с Марусей поедем к ее тете и обо всем договоримся. Сегодня у тебя будут и Варвара Филипповна, и Женя, и все устроится…

— Спасибо вам, девочки! Я всегда верила в женскую солидарность! Все-таки наша Лига — это лучшее, что есть в Москве. Какие женщины в ней подобрались! — прошелестела Ада со своего дивана.

Выйдя на Остоженку, мы заметили мрачную фигуру «шляпы», курившего на противоположном углу. Неподалеку от него Микула Селянинович торопливо набрасывал на мольберте высокие купола Зачатьевского монастыря, парящие над крышами старых особнячков.

Мы с Марусей переглянулись.

— Извозчик! — Я подняла руку в кружевной перчатке и помахала проезжавшей пролетке.

— Извозчик! — рявкнул «шляпа», отшвыривая окурок папиросы.

— Извозчик! Извозчик! — заголосил и Щербинин, наскоро добавляя к своему этюду последние штрихи.

Кавалькада из трех экипажей проследовала к Пречистенским воротам.

Дело для мадам Здравомысловой. — Старый дворецкий. — «Не приведи, Господи, такой смерти!» — Письмо покойной компаньонки. — Происшествие на Арбате. — Наши жертвы ради благой цели. — Люблю мужчин, способных на джентльменство. — Роль портретной живописи в легендах о Прекрасных Дамах.

Переговоры с мадам Здравомысловой прошли вполне успешно. Как я и предполагала, она с радостью согласилась взять на себя организационную сторону похорон нотариуса, а также морально поддержать его осиротевшую племянницу.

Несомненно, что по части моральной поддержки вдова будет просто незаменима, тем более после получения от меня некоторой денежной суммы «на представительские расходы», отчего ее собственный дух воспарил прямо-таки в горние сферы.

Когда наконец, усталые и вымотанные хлопотами, мы с Марусей вернулись ко мне на Арбат, я с удивлением заметила на стуле в прихожей какую-то облезлую фигуру.

— Вас тут дожидаются, мадам, — доложила Шура, принимая наши шляпки. — Поскольку вы велели, что, если кто пожелает, пусть ждут, так я и позволила…

Маруся как-то странно вглядывалась в плешивого человечка, вскочившего со стула нам навстречу.

— Петр Никодимович, здравствуйте! — закричала она вдруг, и лицо ее приняло самое искреннее выражение радости. — Здравствуйте, мой дорогой старичок! Как я рада вас видеть! Леля, познакомься — это наш дворецкий. То есть теперь уже не наш, в смысле… Ну… Петр Никодимович служил дворецким в доме у бабушки на Поварской.

— Здравствуйте, здравствуйте, барышня, красавица наша! Здравствуйте и вы, госпожа Ростовцева! — Дворецкий степенно отвесил поклон и мне.

— О, Никодимыч! День добрый! Ты тут за каким делом? — В прихожую выскочила Женя.

— Евгения, вам сейчас придется поехать на Остоженку. Маруся, распорядись, пожалуйста! А вас, Петр Никодимыч, прошу пройти в комнаты. Я прикажу поставить самоварчик. А может быть, и от рюмочки не откажетесь? Марусенька, мы с твоим гостем будем в столовой. Не задерживайся!

Я, пользуясь правом любезной хозяйки, увела старого дворецкого от настырной девицы, чье любопытство мне совсем не понравилось. Интуиция подсказывала, что старик пришел не случайно и мы узнаем что-нибудь об интересующем нас деле.

Те несколько минут, пока Маруся объясняла Жене, для чего нужно ехать на Остоженку, в дом госпожи Вишняковой, мы с Петром Никодимовичем провели в столовой, развлекая друг друга разговорами о погоде. Поскольку нам удалось полностью сойтись в вопросах метеорологических прогнозов, чувство взаимной симпатии не замедлило возникнуть и уже не исчезало до конца беседы.

Невзрачным Петр Никодимович казался только с первого взгляда. Просто многолетняя привычка служить лишь фоном для чужой жизни заставила старого слугу отказаться от всех ярких черт, мешавших ему, как хамелеону, сливаться с предметами домашней обстановки хозяев.

Невозмутимый вид, присущий хорошо вышколенным дворецким из знатных домов, свидетельствовал, что чувство удивления ему органически несвойственно. Да способен ли вообще Петр Никодимович испытывать сильные эмоции? Многолетняя служба словно заморозила его чувства. При этом полная преданность своим господам, даже формально потерявшим право, как Маруся, называться таковыми, сохраняется у подобных людей надолго, если не навсегда. Под корочкой льда могут скрываться глубокие воды…

Как только бывшая молодая хозяйка Петра Никодимовича присоединилась к нам, беседа приняла оживленный характер. Вспомнили бабушку Терскую («Уж такая хозяйка была, упокой, Господи, ее душу! — вздохнул дворецкий. — Всем хозяйкам хозяйка!»), поговорили о Марусиной родне, о старых слугах…

— Да, барышня, дворника-то нашего, Савелия, убили!

— Как убили? Мне писали в Слепухин, что Савелий ушел из дома не сказавшись, думали, на богомолье…

— Да какое там богомолье? Убили, сердешного… Труп недавно нашли в глухом месте, в овражке, за Воробьевыми горами. Два месяца пролежал, простите великодушно, не к столу будь рассказано. Я его опознал, однако мне в мертвецкой раза три дурно делалось, хоть и не барышня я. Да, не приведи, Господи, такой смерти никому, пусть земля ему будет пухом!

Мы с Марусей переглянулись. Смерть собирала вокруг дома Терских обильную жатву. Если бы покойную графиню Терскую подозревали в ведовстве, можно было бы предположить, что она наложила заклятье на всех, кто был с ней связан, назначив им встречу в мире ином… Но боюсь, все это объясняется материалистическими причинами.

— Это какой-то кошмар, — прошептала Маруся. — Савелий был такой добрый мужик, кормил мою собаку, вырезал мне деревянных петрушек… А какие салазки он мастерил для катания с горки, лучше покупных, помнишь, Никодимыч?

В глазах Маруси заблестела влага. Я испугалась, что старый слуга не захочет еще больше расстраивать барышню и не скажет главного, ради чего пришел. А пришел он по делу, это было мне ясно.

— И компаньонка бабушкина, Полина Тихоновна, умерла, — продолжила Маруся дрожащим голосом.

— Да, об этом, собственно, я и говорить с вами, Мария Антоновна, собирался. Позволите? Как за Полиной Тихоновной комнату убирали после ее смерти, нашлись эти бумаги.

Дворецкий вытащил из внутреннего кармана свернутые листы почтовой бумаги.

— Вроде бы как письмо вам, Мария Антоновна, только похоже на черновик. Видать, хотела Полина перед смертью что-то вам рассказать, да не успела. Ну я записи ее сохранил, думал при случае вам доставить. Вот они, голубушка-барышня, вы уж разберите, может, что важное?

Ясно было, что в важности бумаг слуга не сомневался, но мнение свое господам навязывать не хотел.

— Я как узнал от Степки, это лакей новый, бестолочь, а не парень, что вы заходить изволили к молодому хозяину, грешным делом, на карточки визитные посмотрел, ну и осмелился ваш дом, госпожа Ростовцева, разыскать. Думаю, если не у вас барышня наша остановилась, так вы мне подсказку дадите, где искать. Вы уж не взыщите за беспокойство, мне не по чину гостем непрошеным в господские дома врываться…