— Так должно быть, — ответила она неожиданно для самой себя, — но люди слабы и не всегда поступают так, как нужно.

— Вы узнали об этом на своём опыте?

— Нет, ко мне люди были добры… как вы, — ответила Вернита.

Она произнесла это, не подумав, и покраснела.

— Благодарю вас, — негромко ответил граф. — Я хочу помочь вам, мадемуазель Вернита, очень хочу — но не знаю, как это сделать. — Он тяжело вздохнул и продолжал: — Я — перелётная птица, могу уехать в любой момент. Не знаю, правильно ли я сделал, когда привёл вас в особняк Шаро…

— Это лучше, чем остаться совсем одной…

— Так думал и я, пока не увидел вас сегодня утром.

— Я что-то сделала не так? — испугалась Вернита.

— Нет, нет, — успокоил её граф. — Понимаете, мне ещё вчера показалось, что вы не похожи на обычную швею. У меня на глазах вы упали в голодный обморок: мне стало жаль вас, и я довёз вас до дома. Но сегодня утром…

Немного помолчав, Аксель продолжал:

— Увидев вас в этом сиреневом платье, я понял, что не ошибся в своих предположениях. Вы — настоящая леди и рождены для иной жизни, чем та, которую ведёте сейчас.

— Знатное происхождение, к сожалению, не гарантирует от бедности, — улыбнулась Вернита. — Думаю, за родословное древо предков мне не дадут ни единого су.

— Вам повезло, что вы хорошо шьёте.

— А мама умела вышивать и ткать гобелены. Этим мы и зарабатывали себе на жизнь.

В голосе Верниты звучала глубокая печаль — она думала о том, что все эти умения не спасли маму от голодной смерти.

— Я очень беспокоюсь, — произнёс граф.

— О чем?

— О вас. Что с вами будет? Вы когда-нибудь задумывались о своём будущем?

Вернита едва не ответила, что с окончанием войны она надеется вернуться к прежней жизни, но вовремя прикусила язык. Вместо этого она сказала:

— Возможно, принцесса сочтёт меня незаменимой, и я буду путешествовать вместе с ней.

— Почему вы об этом говорите? — спросил граф.

— Я слышала, что она недавно вернулась из Рима, — ответила Вернита, — и, мне кажется, она рано или поздно вернётся туда: ведь её муж оттуда родом, и там у него поместья.

— Да, пожалуй, — ответил граф, — но что толку с того, что вместо французов вы будете окружены итальянцами? Они тоже падки на женскую красоту: быстро влюбляются и легко остывают.

Вдруг, к удивлению Верниты, граф стукнул кулаком по столу с такой силой, что едва не расплескал кофе.

— Mon Dieu! — выругался он. — Вы прекрасно понимаете, о чём я! Где и как вы в нынешней вашей жизни найдёте себе достойного мужа?

— Мужа? — в удивлении переспросила Вернита.

— Да, ведь к этому стремятся все девушки. У вас нет никого, кто мог бы позаботиться о вашем браке, значит, придётся думать об этом самой.

— Я не могу… не могу об этом думать, — тихо ответила Вернита.

— Но вы, как и любой человек, нуждаетесь в любви, а та любовь, которую неминуемо предложат вам в особняке Шаро, редко заканчивается свадьбой.

Вернита, поражённая и смущённая его откровенностью, не знала, что ответить. Наконец, отвернувшись, она проговорила:

— Вы имеете в виду…

— Да, именно это я и имею в виду! — резко прервал её граф. — Вы необыкновенно хороши собой, а дворец принцессы Полины всегда полон мужчин — мужчин, которые приходят туда полюбоваться на принцессу, но, если они не слепы и не глупы, непременно обратят внимание на вас.

Помолчав, он продолжал:

— А слуги в самом доме? Казначей, главный конюх, множество других — все они неминуемо будут преследовать вас своим вниманием, и я не знаю, можете ли вы сопротивляться им, даже если захотите.

— Вы меня пугаете, месье!

— Я и хочу вас напугать, — ответил граф. — Я хочу, чтобы вы поняли, что вас ждёт, и подготовились к этому! Mon Dieu! Если бы я мог увезти вас отсюда!

После долгого молчания Вернита ответила:

— Я понимаю, что вы хотите сказать, и благодарна вам за вашу заботу. Но вы, кажется, забываете, что я знаю, что хорошо и что дурно, и никогда не делаю ничего такого, что не одобрили бы мои отец и мать.

Граф улыбнулся: открытая, добрая улыбка прогнала с его лица прежнюю мрачность.

— Вы думаете, я этого не знаю? — спросил он. — Ваши красота и невинность, Вернита, освещают вас каким-то особым светом. К несчастью, именно этот свет влечёт к женщинам мужчин, давно забывших значение слова «целомудрие».

Вернита задумалась… и вдруг у неё против воли вырвались слова — тихий, почти безнадёжный всплеск отчаяния:

— Ах, если бы вы взяли меня с собой!

Лишь произнеся эти слова, девушка поняла, как дерзко и даже непристойно они звучат.

Но Вернита не имела в виду ничего дурного. Она просто подумала, что из Швеции ей легче будет добраться до Англии, где ждёт её родной старый дом.

Граф недоверчиво взглянул на неё, затем заговорил, и голос его был напряжённым и полным горечи:

— Вы думаете, я не хочу этого? Если бы я только мог… Но это невозможно! Я не могу объяснить вам, в чём дело, но поверьте: я не имею права брать на себя ответственность за вас.

Вернита была поражена не столько его словами, сколько тоном, не оставлявшим сомнений в его искренности.

Она смотрела на него расширенными глазами, не в силах отвести взгляд от искажённого болью красивого мужественного лица.

Казалось, целую вечность они не могли оторвать глаз друг от друга. Наконец граф произнёс:

— Этот разговор не стоит продолжать, мадемуазель! Пойдёмте, я отвезу вас домой.

Он подозвал официанта и попросил принести счёт. Вернита сидела, не шевелясь, уставившись в пространство. Ей казалось, что мир перевернулся вверх дном. Что теперь говорить? Что делать? В душе её царило смятение.

Она знала только, что сердце её бьётся как сумасшедшее, все вокруг расплывается в каком-то тумане, а граф почему-то вдруг стал от неё страшно далёк.

Вернита хотела прильнуть к нему, взять за руку, умолять, чтобы он не оставлял её одну. Никогда ещё целую жизнь её не обуревало такое до боли сильное желание!

Граф уплатил по счёту, и мадам с поклоном проводила гостей на улицу, где их ждал экипаж.

Они сели: Вернита заметила, что граф отодвинулся от неё как можно дальше.

Экипаж тронулся с места. Взглянув на графа, Вернита заметила, что губы его изогнуты в горькой, циничной улыбке.

Он упрямо смотрел прямо перед собой, и Вернита с тоской подумала, что не только огорчила, но и осердила его.

Тихим, едва слышным голосом она заговорила: