— Да, — сказал Волков, подумав, — да, поедем немедля, как только поедим.

Но не довелось им позавтракать. Едва повернулись они, чтобы двинуться к обеденной зале, так перед ним встал важный господин, то был, кажется, канцлер графа, он важно и с поклоном произнес:

— Кавалер и господин Эшбахт, Девятый граф Теодор Иоганн фон Мален просят вас уделить им время для важного разговора.

— И когда же граф желает говорить со мной? — пытаясь скрыть удивление, спросил кавалер.

— Коли будет вам угодно, то немедля.

— Я готов говорить сейчас, — сказал Волков, обернувшись к монаху, и добавил. — Со мной иди.

Он шел и гадал, что за серьезный разговор затеял молодой граф.

И, признаться, он тревожился. Если старик граф казался ему дружелюбным и радушным, то старший сын совсем таким не казался. Был он на вид жесток и, кажется, умен. Глаз у него был холоден и внимателен. А еще был он немногословен и умерен в вине. Это Волков заметил на пиру. О чем этот человек хотел с ним говорить? Уж не о вчерашних ли танцах Брунхильды?

Канцлер провел его в небольшую и светлую комнату, там оказались дамы. Одна из них была полная и важная, но незнакомая ему, а так же там была Элеонора Августа фон Мален и ее спутница, та, что была на турнире, кажется, звали ее Бригитт. Кавалер обрадовался знакомым лицам. Думал, что Элеонора подойдет поздороваться к нему, вчера так она и руку его брала при всех, и за столом с ним смеялась, как будто друг он ее старый. А тут потупила глаза и присела так низко, будто хотела на пол сесть. И глаз на него так и подняла. И Бригитт тоже присела, только дородная дама ему вежливо улыбалась и что-то пробурчала в приветствие.

— Кавалер, прошу вас, сюда, — сам открыл дверь канцлер и пропустил Волкова в роскошный кабинет с большим столом. Монах прошел за ним, а уж после и сам канцлер вошел внутрь, затворив за собой дверь.

Там их ждал молодой граф и, слава Богу, он радушно улыбался Волкову. Значит, разговор их будет не столь неприятен, как поначалу думал Волков.

— Друг мой, садитесь, — предложил граф.

Волков и брат Семион уселись на одной стороне стола, сам граф, канцлер и еще один человек сели напротив. Третей человек со стороны графа был ученым или юристом. Или еще кем-то из тех людей, у которых пальцы всегда темны от чернил.

— Уж простите меня, что с утра прошу у вас времени для дела, но думаю, что сие и для вас может быть важно, — начал хозяин. Он указал на человека с грязными пальцами. — Это секретарь коллегии адвокатов Малена, Нотариус Броденс. Он с моего и, конечно же, вашего соизволения будет делать записи, вы не возражаете?

— Отчего же мне возражать, — все еще недоумевал Волков. — Или против меня затевается тяжба?

— Избавь Бог, что вы, кавалер, никто не осмелился приглашать человека в гости, что затеять тяжбу. Но вопрос, о котором пойдет речь дальше, весьма щепетилен. И требует он того, что бы был при разговоре юрист и документ был составлен по всем правилам.

Кавалера разбирало любопытство, и он сказал:

— Что ж, так давайте, господа, перейдем к делу.

— Прежде, чем мы начнем, — начал негромко нотариус, — хочу, что бы знали вы, коли вопрос вам покажется бестактным или глупым, так на него вы в праве не отвечать. И в любой монет беседу прервать и уйти, никто не остановит вас.

— Начинайте уже, я весь в нетерпении, — сказал Волков. Он поглядел на соевого спутника, брата Семиона, монах тоже был заинтригован.

— Имя ваше Иероним Фолькоф, рыцарь божий и господин Эшбахата, которого прочие зовут Инквизитором? — стал спрашивать юрист.

— Да.

— Были ли имена у вас другие?

— Раньше звался я Ярославом. Был Яро Фолькоф.

— Отчего поменяли имя?

— Болван-монах при возведении меня в рыцарское достоинство записал меня в реестр рыцарей города Ланна как Иеронима по дурости своей и переписывать отказался. Я оспаривать не стал.

— Хорошо, скажите, кавалер, правда, что всю жизнь свою вы провели на войнах и в походах, и там ран и увечий во множестве сникали.

— Сие правда.

— Скажите, кавалер, были ли у вас раны и увечья, что мешали бы вам вожделеть дев и жен. Любезны ли вам девы и жены?

Волков покосился на своего монаха тот сидел с остекленевшим от удивления лицом.

— Таких ран у меня нет, — ответил, наконец, кавалер. — Жены и девы мне любезны, вожделел их и вожделею, как Господом положено.

— Есть ли у вас пред Богом или пред людьми обязательства брака или обязательства безбрачия, есть ли обещания или обручения?

— Никому ничего подобного не обещал, — ответил Волков. Он, кажется, начинал догадываться, о чем идет речь.

— Что ж, на том первое дело мы и закончим, — сказал нотариус. — Вот, соизвольте поставить имя свое на этой бумаге.

Он положил на стол исписанный лист. Брат Семион тут же вскочил, взял бумагу, но Волкову ее не отдал сразу, а стал читать ее, словно поверенный у кавалера. И кавалер, как ни странно, был в этом ему признателен.

— Все верно, господин, можно подписывать, лишних слов здесь не записано, только ваши слова, — тихо сказал монах, кладя бумагу перед Волковым.

Нотариус все равно услыхал его слова и злобно глянул на монаха, оскорбленный таким подозрением.

Волков обмакнул перо в чернила и подписал бумагу.

— Что ж, — продолжил нотариус, забирая бумагу и пряча ей в папку. — Тогда перейдем к главному вопросу. Дозволите ли вы мне, граф, вести его, или будете сами говорить?

— Скажу сам, — произнес молодой фон Мален. Он чуть помолчал, улыбаясь, гладя на Волкова и обдумывая, кажется, слова, а потом начал. — Не далее, как вчера, наш епископ, отец Теодор, говорил с моим отцом и сказал, что Богу неугодно, когда столь славный воин, как вы, и столь знатная девица, как моя сестра Элеонора Августа, пропадают в печальном одиночестве. И отец мой, и я считаем, что сие плохо не только для Бога, но и для государя нашего, Его Высочества герцога.

Волков внимательно слушал, не произнося ни звука. Его лицо не выражало ни малейших чувств. А фон Мален продолжал:

— А неоднократно подмечая приязнь и душевность, что установилась между вами и моей сестрой, думаю, что будет правильным от лица фамилии предложить вам ее руку.

Кавалер опять покосился на своего спутника, тот все также сидел с изумленным лицом и вылупленными от удивления глазами.

А вот он сам был на удивление спокоен. Да, это было для него неожиданностью, но отнюдь не чудом. Когда-то о таком он и мечтать не мог. Слыхано ли дело — дочь графа! Пусть третья, четвертая, да пусть даже девятая, но это дочь графа! И ему предлагают ее в жены. Небесная, заоблачная высота для солдата или даже для гвардейца. А теперь… Теперь он совсем не тот солдат, каким был когда-то. Он будет слушать спокойно и внимательно.