Было еще одно, не столь важное, но тоже неприятное. Это необходимость надевать обноски Джилли. Все было чересчур в обтяжку, или слишком низко вырезано на груди, или слишком короткое, или слишком аляповатое — или все вместе. Что бы она ни надела, Милли чувствовала себя не в своей тарелке.

Подавив отвращение, Милли нацепила кремовую кожаную мини-юбку с соответствующим топом без рукавов — явно случайные покупки Джилли, потому что они так и остались ненадеванными, и, вооружившись секатором, поковыляла по посыпанному гравием двору на высоченных шпильках, так как вычурные босоножки окончательно развалились, когда она бежала на острове к вертолету.

Роза по утрам проводила пару часов у Филомены, и Милли могла спокойно нарезать роз, чтобы поставить в ее комнате. Старушка очень любила розы, особенно теперь, когда не могла сама выйти в сад.

Пройдя по аллеям, Милли свернула на тропинку, которая вела к тому, что Филомена называла «английским садом», — огороженному участку, засаженному редкими сортами роз и обрамленному благоухающей лавандой.

Заглянув ненадолго к бабушке и перекинувшись парой слов с Розой, которая заверила его, что дела идут на поправку, Чезаре поднялся к себе в кабинет, опустил на пол разбухший кейс и ослабил галстук. Ну все, наконец он дома.

Работая последние несколько месяцев в своем кабинете и лишь изредка выезжая во Флоренцию, он чувствовал себя словно в клетке, связанным по рукам и ногам.

Поначалу причиной этого было тяжелое душевное состояние бабушки, потом недоверие к ее молодой компаньонке, хотя та ей и понравилась и она стала веселее глядеть на мир. Его опасения, как выяснилось позже, были небеспочвенны.

Неотложная проблема на нефтеочистительном заводе на Дальнем Востоке позвала его в дорогу, оттуда пришлось заехать в Гонгонг. Ничего необычного в этом не было, он и прежде нередко ездил из одного конца своей империи в другой, следя за тем, чтобы все шло гладко.

Но, странное дело, на этот раз вместо чувства свободы и удовольствия от того, что он делал, его томила тоска по дому.

Не обращая внимания на жужжание факса, Чезаре направился к окну, выходившему во двор.

Его мучило вовсе не беспокойство за бабушку — из ежедневных сообщений Розы он знал, что дела у нее идут хорошо и что все домашние поражены терпением и заботливостью компаньонки, синьорины Джилли.

Выходит, даже слуги заметили перемену.

По правде говоря, он не мог заставить себя не думать об околдовавшей его самозванке. Ее практически обнаженное прелестное тело в его руках, то, как горячо и страстно она отвечала ему, были повинны не в одной бессонной ночи.

А то, как она избегала его после возвращения на виллу, вызывало у него желание биться головой о стену. Он должен выяснить, почему она выдает себя за свою толстокожую сестру. Всякий раз, как он уже собирался разоблачить ее, случалось что-то такое, что его останавливало, словно сама судьба была против него.

Ладно, решил он, стоя у окна, он поговорит с ней, когда бабушка встанет на ноги. Ведь существует опасность, что компаньонка, услышав, что ему все известно, просто сбежит. А он этого уж точно не хотел.

Чезаре похолодел, неожиданно увидев во дворе предмет своих раздумий. Она вышла из оранжереи, неся охапку цветов.

Было видно, что ей жарко и неудобно. Вот она остановилась и, оттопырив нижнюю губу, сдула со лба упавшую на глаза светлую челку, потом сердито одернула неудобную кожаную мини-юбку.

Эти безвкусные вещи носила ее сестра, подумал Чезаре, глядя, как девушка ковыляет на высоченных каблуках по гравию.

Чезаре перевел дыхание и, забыв на миг о своей физической тяге к этой девушке, неожиданно решил сделать для нее что-нибудь хорошее. Он достал из кармана мобильник и набрал номер.

— Они чудесные, моя дорогая, — произнесла Филомена, когда Милли поставила в хрустальную вазу последнюю розу. — Как я соскучилась по моему саду. Это так мило с твоей стороны — принести мне цветы.

— Ничего, ждать осталось недолго, — ласково улыбаясь, сказала Милли. На следующей неделе Филомене должны сделать очередной рентген, и если ключица срослась, она сможет снять перевязь и выйти на улицу. По комнате она уже ходила довольно уверенно — а это значило, что с ребрами все в порядке, — и часами просиживала в кресле у окна. — А теперь хотите, я вам почитаю?

В комнате целый шкаф был забит книгами, купленными, как Милли уже знала, Джилли и Филоменой во Флоренции, — к счастью, это были английские издания, потому что старушка желала усовершенствоваться в английском языке, который учила в молодости. Они прочли уже до половины «Рождественскую песнь в прозе» Диккенса. Милли выбрала ее, потому что ей подарили эту книжку на день рождения, когда ей исполнилось десять лет, и она с тех пор перечитывала ее каждый год.

— Попозже. — Темные глаза весело сверкнули. — Давай лучше просто поболтаем и ты расскажешь мне побольше о себе. Особенно о молодых людях. Я уверена, кто-то ждет тебя дома не дождется. — Филомена заговорщицки улыбнулась. — Мечтает, небось, о том дне, когда увидит тебя снова, как и твоя младшая сестра.

Милли еле удержала истерический смех. Не хватало только, чтобы она пригласила на виллу свою «младшую сестру», да вдобавок своего предполагаемого бойфренда. Она поправила ужасный кожаный топ, в котором было жарко и неудобно, и объявила:

— У меня нет бойфренда. — Что было истинной правдой.

Улучив момент, когда Чезаре уехал во Флоренцию, она позвонила Брюсу, чтобы не беспокоился о ней, и услышала в ответ на свое сообщение, что работает в Италии компаньонкой приятной итальянской леди, странные слова: Неосмотрительно… Легкомысленное поведение… Мы с мамой всегда считали тебя рассудительной и здравомыслящей… Ты нас разочаровала…

В конце концов Милли бросила трубку, благодаря свою счастливую звезду за то, что никогда не считала Брюса никем большим, чем просто другом.

— А мне почему-то не верится, — сказала с улыбкой Филомена, а Милли поерзала на стуле, с отвращением чувствуя, как кожа мини-юбки липнет к телу и поскрипывает, когда она двигается, и мечтая поскорее сбросить ужасные туфли, которые терли ноги.

К счастью, в этот момент вошел Чезаре, и его появление избавило Милли от дальнейших объяснений. Она не знала, что он вернулся, и, к своему ужасу, почувствовала, как жаркая волна вдруг накатила на нее. Она словно сквозь туман смотрела на то, как он подходит к бабушке и подносит к губам ее руку, словно не замечая Милли.

Она встала и хотела уйти, но ее пригвоздили к месту слова Чезаре:

— Не уходи, я хочу поговорить с вами обеими.

Он снова повернулся к бабушке:

— Nonna[7], если ты можешь обойтись без Джилли, я хотел бы взять ее с собой во Флоренцию — я уверен, ей нужно кое-что купить, а потом мы вместе пообедаем.