двенадцать немцев и он один. Но тут случайно проходил мимо конюх Спиридонов Погибель Тпрун со товарищами, увидя дело такое, несправедливство, когда двенадцать одного лупят, да еще узнав в страдальце послушника Спиридонова Алексея – человека божьего. Все, то, новгородцы ведь знали, что в постриг человек идти собрался, от радостей мира добровольно уйти и бить таких нельзя. Таких холить и лелеять надо, что бы при страшном суде слово доброе праведник замолвил перед судиёй верховным, неподкупным.

Поэтому, чтобы слово за них – грешных замолвлено было, перед неподкупным Судьёй, вступились они за Лёху. Хоть и было их всего четверо, но все одно, никто не отказался немцу рыло скосить, за дело благое, защиты послушника. Что и было ими проделано с быстротой и умением. А когда с противоположного берега прибежали на шум Михайловские, жители Михайловой улицы, всегда немцев любившие бить по-соседски, то тут пошла забава до полуночи, пока стража мостовая всех не разогнала. Разговоров на Торгу было недели на две, Алексея-сиротинку все жалели.

В тот год мор и голод случился, в благодарность за добро, на мосту, новгородцами сделанное, молодой послушник Алексей за больными ухаживал, смерти не убоясь.

Весною пришёл он к священству и попросил отдать ему пустошь -одичавший сад, что рядом с Синичьей горой, рядом с монастырём Петровским. Добр был владыка Спиридон, благословил он своего послушника, но с условием, что ежегодно весною Алексей два воза яблок в дом святой Софии отдавать будет для неимущих и больных. Три года не разгибая спины, в одиночку поднял Лёха одичавший сад, что монахи Петровского монастыря, что на Синичей горе возделывать отказались. Три года Лёха терпел насмешки братии и жил, чуть ли не подаянием, зато в 1235 году по весне, когда у половины города зубы от морового поветрия выпадать стали, привёз он на софийскую площадь два воза яблок, чем многих бедных спас от болезни. Остальные шесть возов он продал на Торгу. За три яблочка брал одно пряслице. Богатым Лёха стал. Люди быстро добро забывают, а новгородцы завистливы страшно. Завидовать стали ему за богатство богом данное, своими руками выращенное. Посадничьи дети сад пытались поджечь, монахи денег взыскать, за землю якобы монастырю принадлежавшую. Плохо ему бы пришлось. По судам затаскали бы, а сад разорили, но по велению божьему встретил он Ваську Беспалова. Васька, тогда, в очередной раз ходил к Епископу Спиридону каяться за свои шалости, точнее за разбой. Владыка в виде епитимьи, направил Ваську в сад к послушнику Лехе работником месяца на два, с глаз своих долой. Молодые люди, имеющие общих врагов, быстро нашли общий язык, и количество разбитых носов и синяков у посадских детей выросло в два раза. В этом противостоянии Алексеево послушничество как-то само собой и сошло на нет. Сам владыка два или три посоха разбил, вразумляя друзей вести жизнь мирную и трезвую.

Такая взаимопомощь довольно быстро дала свои плоды. Новгородцы, которым не откажешь в прозорливости, подсчитали, что судиться да рядится с двумя вместо одного дело в два раза хлопотливее, потому, что денег и времени может уйти тоже в два раза больше. И махнули на это занятие рукой, справедливо успокаивали себя тем, что своими руками Лёха богатство нажил, и зариться на него грех. А некоторые, наиболее просвещенные, Алексея даже ставили в пример своим детям.

– Вот как инок Алексей трудом и послушанием богатство наживший и на этом свете райскую жизнь проведет в достатке и сытости, и потом в райские кущи, за жизнь свою безгрешную, сразу без страшного суда, попадёт так и ты, родненький сынко, старайся, – говорили они.

Впрочем, как ни старались Владыка с Алексеем, но скрыть его происхождение до конца не удалось. Дело было в 1238 году, когда Литва готовилась под Смоленск идти, а князь, Ярослав Всеволодович решил сына Александра женить на полоцкой княжне, чтобы над Смоленском контроль иметь. А, кроме того, что бы сын всегда казну имел полную. Ведь земля Полоцкая это – мед и воск, а мед и воск это – деньги. Еще при Всеволоде Мстиславиче новгородцы объединились в Иванское сто организацию, контролирующую торговлю мёдом и воском. Конкурентами новгородцев были Смоляне, тоже входившие в Иванское сто, но только тогда, когда на престоле Новгородском сидели Ростиславичи смоленские. Тогда цена на воск была одна; и для Смоленска, и для Новгорода, и для Полоцка, и все богатели. Только немцы злились, но указанную цену давали, ибо больше меда и воска в таком количестве не купишь. Но Новгородцы быстро увидели, что князья смоленские, когда в Новгороде сидят, богатеют и сильно на Новгородцев давить начинают, вроде как на вольности покушаются. Тут же, конечно, Ростиславичам Смоленским путь на Волхов был запрещён. Купцы Иванские как-то между собой решили не пускать, вообще каких-либо, князей в общее дело, а платить отступного из общегородских сумм. Однако и князья не дураки были, Ярослав Всеволодович справедливо рассудил, что не за зря же его прадед Всеволод Мстиславич Иванское сто утверждал.42 Доля княжья должна была остаться и не зависеть от воли новгородцев, которые на его же долю от Иванского сто, других князей на его престол новгородский приглашают. Чтобы исправить эту несправедливость Рюрикович и решил сына женить на мёде сидящих княжеских родах, то есть на тех княжествах, где мёда много, а власти мало. Тут подвернулись князья полоцкие им без помощи Новгорода от смолян с Литвою не уберечься. Смоленск, почему-то на Полоцк всегда войной ходил вместе с Литвою, хотя потом между собой они тоже исправно воевали, но на Полоцк только вместе. Князья полоцкие были не против брачного союза, только витебские князья Брячиславичи выступили против. Их науськивали новгородцы, чтобы князь новгородский силу не набрал.

–Дочь нашу бери, денег бери, но леса с бортями не дадим, – заявили те на съезде. Тут бы и расстроилась бы вся интрига Ярославом задуманная, не появись тут Спиридон с Алексеем.

Вечером, когда пир был в самом разгаре и полочане праздновали победу над Всеволодовичами, в залу вошёл человек в синем плаще византийской работы, с диадемой архонта, и в красных императорских сапогах. Архиепископ с поклоном проводил вновь прибывшего на свое место и стал чуть поодаль.

Выпив положенную гостевую чашу, незнакомец вытащил из сумы грамоты с печатями красными – комниновскими. И протянул их владыке. Владыка вышел на середину залы и сказал,

– Брячислвичи отдайте долю преподобной Евфросинией Полоцкой наследнику её.

Первым понял, что к чему, и чем может все закончиться, для всех князей полоцких, как для