обучить наших детей нормально, всему, что знаем, и что положено знать человеку техногенной эры, мы не сможем. Значит, они поневоле скатятся до того уровня жизни, какой мы сможем им тут предложить. Охота. Собирательство. Рыбалка. Костёр, который нужно всегда поддерживать. Шкуры вместо комбинезонов…

– Ты очень логично рассуждаешь. Я смотрела, разумеется, кто твой носитель. Роджер Тандерволд, инженер-строитель. Шестьдесят два года на момент снятия мнемоматрицы. Но сейчас, когда ты в молодом теле, что ты чувствуешь? Что думаешь на самом деле?

– О чём? О чём я должен думать? – он постарался спросить спокойно, но вот чего сейчас, когда вдруг опять всплыла щекотливая тема его «переселённой» души, там, в этой самой душе, не было, так это как раз – спокойствия!

– Ну… Обо всём. О Станции. О войне. О… Нас с тобой. Что с нами будет?

– Ладно. Приляг-ка, – он нежно притянул её вскинувшуюся и глядящую на него пылающими глазами широко распахнутыми головку снова к себе на грудь. – Что я думаю о Станции, сейчас не столь важно. Потому что ты знаешь – я рационалист. И отлично понимаю, что тебя беспокоит в первую очередь. Буду ли я с тобой, буду ли я тебя любить, буду ли я любить наших детей.

Отвечаю: буду.

Теперь о войне. Сказать честно – я про неё узнал впервые только там, на Станции. Вероятно это оттого, что мнемоматрицу с меня сняли до того, как она произошла. Но того факта, что вы живёте вне Земли уже триста лет, мне сейчас для оценки ситуации вполне достаточно. Выводы-то я делать умею.

Ну а о нас с тобой…

Ты мне понравилась. И не потому, что рискуя всем, спасла мне жизнь. А хваткой и собранностью. Целеустремлённостью. Готовностью отрезать пути назад. Из нас выйдет, я …адницей чую, – она невесело хмыкнула на его попытку пошутить, – отличная команда.

И семья.

Мы же не будем, надеюсь, развлекаться скандалами да разборками в стиле «кто она, эта другая стерва, с которой ты мне наставил рога?!»?

А если серьёзно, то что с нами будет, я, конечно, тоже хотел бы знать. Но как говорится – человек предполагает, а Господь – располагает.

Поэтому постараемся всё сделать для того, чтоб нас не нашли, и будем – ты уж извини! – рожать как можно больше детей. И стараться обеспечить их нормальным питанием и воспитанием. И учить выживать здесь. – он надеялся, что его спокойный и монотонный голос звучит достаточно правдиво. Сам он ситуацию видел, конечно, несколько по-другому… Но поговорить об этом честно и прямо время ещё не пришло!

– А ты молодец. – она не поворачивала и не поднимала головы, расслабившись, и сейчас словно растеклась по его телу. Голос уже не дрожал от слёз, – Умеешь подбодрить трясущуюся от страха и сомнений девушку в трудный момент. И чуткий и понимающий. Секса от меня не требуешь.

– Солнышко моё наивное, – он усмехнулся в усы. – Что бы там ты не услыхала и не вычитала о мужчинах, из ваших обучающих программ и в Архивах и библиотеках, оно не всегда соответствует. Потому что есть мужчины, а есть – мужчины. Да даже один и тот же мужчина, просто, например, взятый в разном возрасте, имеет и разные приоритеты!

В двадцать лет – перетрахать, например, всех доступных баб. В тридцать – заработать все доступные деньги. В сорок… Ну, в сорок мужчина как раз и начинает приходить, так сказать, в себя. Жить по-настоящему. Переоценивает, вот именно, ценности. Понимает, что на самом деле важно, а что… Словом, – он сглотнул, потому что воспоминания о Натали, Мэри и Сарочке, жгли, словно огнём. – мужчина только к пятидесяти становится более-менее зрелым. И умудрённым. Да и то – не каждый.

– Я знаю. Наши предки, те, первые, кто основал нашу Общину, при эвакуации выбрали матрицы только таких, зрелых и «состоявшихся», мужчин. Собственно, в Хранилище других и не было – чтоб попасть туда, нужно же было доказать. Что мужчина не страдает физическими и умственными расстройствами. Может обеспечить себя и семью. Не склонен к алкоголизму, суициду, экстремизму, идиотизму или ещё каким комплексам или излишествам… Да и деньги, насколько знаю, заплатить немалые. Уже одно это сразу отсекало тех, кто… Легкомыслен и недальновиден.

Так что пусть ты и не совсем такой, как кажешься, но всё равно приятно. Ощущать себя – в объятиях такого… телом молодого, а душой – зрелого и опытного… Мужчины.

– Ну спасибо. – он прижал её к себе чуть сильнее, затем вновь ослабил руки. Женщина уже «вписалась» в его тело так, словно всегда была его составной частью. Или он просто привык? Как, вероятно, рано или поздно привык бы к любой, кто захотел бы с ним?.. Он решительно отогнал от себя эту мысль. – Ты тоже. Умеешь. Вселить в меня мужество. Дать надежду. И уверенность в завтрашнем дне. Потому что без тебя, без Женщины с большой буквы, без матери наших будущих детей, всё, что бы я ни сделал, не имело бы смысла. И я это отлично понимаю.

Да и ты тоже – ты же умна.

– Ага. – в тоне её не чувствовалось особого энтузиазма. – И «красива». Но ты, скотина похотливая, небось, всё равно вспоминаешь и о Диане.

Он рассмеялся. Просто и весело.

– Пенелопа. Ты – бессовестная свинья. А ведь та Пенелопа, твоя тёзка, которая жила в древности, отличалась именно замечательным умом и рационалистичностью. Поэтому напомню тебе на всякий случай ещё раз. До того, как меня спасла ты, от смерти меня спасла и Диана. Разумеется, я ей благодарен. Хотя бы за это.

– И ты хочешь сказать, что секс с ней тебе не понравился.

– Почему же. Понравился. Но могу тебе сказать конкретно: думаю, она спасла меня не для секса. А в гораздо большей степени – для престижа. Чтоб показать, подчеркнуть перед окружающими коллегами, свой исключительный начальственный Статус. Продемонстрировать, так сказать, своё превосходство над ними. Конечно, она не собиралась играться со мной долго. Ей, если честно, и одного раза хватило. И я не удивился бы, если б она и сдала меня сама.

– Ну, то, что ты умный и наблюдательный, я знала и так. Ты прав: это она тебя и сдала. Не впрямую, конечно, а косвенно: словно специально делала двойные заказы ужина и завтрака. Такое не может не насторожить наших работников камбуза. А те, соответственно, сигнализируют СВБ. Конечно, они тебя тут же вычислили. Переключили, и подключили дополнительные мощности на микрофоны. И услышали.

– Ну, видишь? Так что особых поводов любить нашу милую Диану у