– Ирина Дмитриевна… у меня вообще работы нет. Мне жить не на что, я ведь старалась! Я порезалась, случайно…

Женщина обрывает меня, подняв ладонь.

– Каренина, я и так пошла навстречу старому знакомому, взяв тебя. Хватит. Не позорь Вадима и не бегай жаловаться, ты сама во всем виновата. Ступай.

Злость внутри поднимается ядовитой змеей, готовой к атаке. Это несправедливо! Нельзя увольнять меня за то, чего я не делала! Не я разбила вазу, я слова никому в офисе не сказала, не говоря уже о хамстве, я уехала, чтобы вытащить осколки из ноги… да, никого не предупредив, но разве Леша дал мне хоть минуту на это? Он утащил меня как можно дальше от сына, спрятал и увез, и ему было плевать,  что подумают обо мне на работе.

И он еще подал жалобу на меня?!

В комнате персонала лежат кое-какие мои вещи, но я не хочу забирать их и видеть других девушек. Там теплый старый свитер, сменные видавшие виды балетки и книжка в мягком переплете. Их ценность меньше, чем ценность гордости, которая еще трепыхается внутри. Меньше всего на свете мне хочется слушать перешептывания за спиной и гаденькие ухмылочки в лицо.

Что ж, теперь девочки будут получать больше, ведь меня в их бригаде нет. Работать, правда, придется активнее, и больше никто не прикроет отлучки на полчасика или косяки. Плевать. Мне уже на все плевать.

Я действительно чувствую тупое равнодушие внутри. Бреду по улице, подставляя лицо падающим хлопьям снега. Мне стоит надеть шапку, но сил на это нет. Я смертельно устала и мне безумно одиноко.

Мужчина, которого я любила, ненавидит меня всей душой и не успокоится, пока не уничтожит.

Сын, которого я оставила, счастлив с новой мамой.

Нет подруг, друзей, родственников, соседей. Приятелей по переписке или случайных знакомых. Никого. Если я открою записную книжку в телефоне, то увижу всего пару номеров, но вряд ли хоть по одному из них возьмут трубку.

Кажется, будто меня вовсе не существует. И я бесплотным духом блуждаю по улицам, а в городе кипит жизнь. Все эти люди проходят, не замечая моего присутствия, куда-то спешат. До них есть кому-то дело, им есть, к кому возвращаться домой.

Мне не к кому. Да и не хочется, от дома в моей квартире только название. Холодные стены, холодная тьма в углах, бессмысленная тоскливая тишина. В парке, где  я сажусь на скамейку, куда живописнее и приятнее. Здесь всюду нетронутый белый снег. Я забираюсь на скамейку с ногами и наблюдаю за снегопадом.

Если закрою глаза, то и сама превращусь в сугроб.

«Мама! Мамочка!», – какой-то ребенок кричит вдалеке, и мне чудится в нем голос Артема.

Я пытаюсь сделать вдох, чтобы ответить, но воздух вокруг слишком холодный, и получается только кашлять. А потом к незнакомому мальчику приходит мама. Берет его за руку и тянет к выходу, наверняка спеша домой.

У этой мамы тоже светлые волосы. Как у девушки, которой досталась моя семья.

Она должна ее сохранить. Она должна  любить их сильнее всего, потому что те, кого однажды предали, очень сильно нуждаются в любви.

Мне хочется позвонить ему. В первую очередь, конечно, чтобы услышать голос. Чтобы снова услышать бархатистые нотки и вспомнить крышесносные поцелуи. Кажется, будто ночь с ним –какой-то сон. Словно она произошла только со мной, а остальные и понятия не имеют о происходившем за хлипкой дверью отеля.

А еще чтобы спросить, чего он хочет. Зачем все это… зачем добивать раненую зверушку, которая и так изо всех сил старается отползти подальше? Зачем везти меня к врачу, а потом лишать работы. Зачем отдавать другу, а потом заниматься любовью. Что, черт возьми, я должна сделать, чтобы он был счастлив?! Остаться здесь, в морозном парке, навсегда?

Господи, как же холодно и почему-то страшно. Даже тогда не было так страшно… Больше всего на свете я хочу закрыть глаза и провалиться в сон, но еще пытаюсь уговорить себя подняться и идти домой. В очередной раз подняться… убедить себя, что все еще может быть хорошо.

Хотя нет. Хорошо уже не будет. Но будет как-то. Не бывает такого, чтобы никак не было.

Я вздрагиваю от звонка телефона. Непослушными руками стягиваю варежки и пытаюсь ответить. Незнакомый номер внушает ужас, я мысленно сжимаюсь, ожидая услышать знакомый голос. Но на этот раз судьба меня щадит: он женский.

– Елизавета Львовна?

– Да, это я. Кто это?

– Меня зовут Алевтина, я заведующая хозяйственной частью, хочу узнать, когда вы сможете выйти.

– Простите?

– На работу. Спрашиваю, когда сможете приступить к обязанностями?

– Простите, вы ошиблись, я полагаю… а что за обязанности?

– Ну как же, Елизавета Львовна? Вот прямо передо мной черновик приказа о зачислении вас в штат. Нужно принести трудовую и подписать договор.

– К-к-куда прийти?

– ЛЛ-групп, Омега, Ленина-тридцать. Вы к нам уборщицей устраиваетесь. Так? Или нет? Вот у меня копия паспорта, заявление… Или уже неактуально? Елизавета Львовна, могу я поторопить вас с ответом? Мне бы девушку искать, если вы отказываетесь…

– Нет! – неожиданно для самой себя кричу в трубку я и вскакиваю со скамейки. – Я подъеду. Хотите, сейчас?

– Да, пожалуй, было бы замечательно, потому что завтра и послезавтра меня не будет, а офис начинает работу и не хотелось бы оставлять его без текущей уборки. Тогда жду вас на проходной, как подъедете, позвоните ноль-шестьдесят-девять добавочный, хорошо?

– Да, – теперь уже шепотом отвечаю я. – Да.

Не помню, кто сказал фразу про «никак не бывает, как-то да будет», но… мое «как-то» выглядит вот так.

Всю дорогу до офиса я размышляю над тем, каким будет следующий шаг Леши. Стараясь при этом не думать об изменениях, произошедших в муже. Я не строила иллюзий: он не был принцем из сказки. Иногда излишне жесткий, категоричный, иногда циничный, но все это придавало ощущение уверенности в завтрашнем дне. Между мной и огромным миром всегда стоял Леша со здоровым и трезвым взглядом на жизнь.

А сейчас он другой. Или я перешагнула через границу, за которой начинается враждебный окружающий мир. И теперь одна из тех, кто угрожает благополучию его семьи.

Невозможно не думать о том, что Леша собирается делать. Зачем – теперь я в этом не сомневаюсь – инициировал мое увольнение и зачем взял на работу к себе? Чтобы поиздеваться, добить? Эта мысль настолько не вяжется с образом бывшего мужа, что даже бояться толком не получается.

Хотя у меня вообще атрофировалось это чувство – страх. В один прекрасный момент он просто притупляется, становится неотъемлемой частью жизни. И больше нет сил бояться.

Я добираюсь до центра без особых проблем. Час пик прошел, и улицы деловых кварталов хоть и не вымерли, но все же умерили свой темп. Холодает. Я забегаю в холл и стряхиваю с волос снежинки. Звоню этой Алевтине, и какой-то частью все еще не верю, что это происходит на самом деле. А вдруг ошибка? Или эта компания всего лишь снимает здесь офис, и Леша здесь ни при чем?