– Ну и хорошо, дорого он не возьмет, – парировала Лара. – А папе письменный стол нужен, что он на веранде на уголке обеденного стола мостится?

– С чего это ты взяла, что дорого не возьмет? Ты когда это с ним могла стол обсуждать? – насторожилась Валентина Григорьевна, почувствовав, что он нее что-то скрывают.

– Ну, я теперь знаю, сколько стоит реставрация шкафа, а здесь работы на порядок меньше. Только выглядит этот стол солиднее, крупнее шкафа, а так – плевое дело, – Лара говорила уверенно, словно успела уже обжиться в кругу реставраторов мебели.

– Лара, что ты такое говоришь? Что это за жаргон такой мужицкий – «плевое дело»?! Где ты этого набралась? – уже не на шутку озаботилась мама.

Неделя для Антона началась суматошно – в мастерской он с Давидом составил план действий по реставрации стола, потом позвонил своему научному руководителю на биофак МГУ, надо все-таки доводить работу по влиянию природных катаклизмов на структуру стволов хвойных пород до конца. Встретились на кафедре к вечеру. Профессор предложил сделать сначала пару публикаций, хоть в газете, в журнале, а потом реферат и готовить кандидатскую. Перспектива была обрисована.

Во вторник Антон с двумя помощниками поехал на «рафике» за столом на генеральскую дачу – всегда лучше за город ездить пока дороги сухие. В среду – сам захотел повозиться у верстака, старинный резной стул из дубового монолита был уже готов к сборке. Нужно было еще его обтянуть красной кожей. Можно было бы и шелком, но желание заказчика – закон. В четверг он выслушал упрек Лары – почему не звонил вчера? Но договорились в субботу поехать навестить генерала в больнице.

Позитивное мышление в себе генерал Соколов вырабатывал довольно давно и планомерно. Он исходил из того, что в мире все непостоянно, в том числе и неприятности. А иначе, откуда бы взялись…зебры и «закон зебры – полоса светлая, полоса темная». Правда, привело это к тому, что по утрам, просыпаясь и поднимаясь с постели, он говорил про себя: «Хорошо. Хорошо-то как!» А дальше начинался день с суетой, спешкой и неизбежными мелкими, а иногда и серьезными, огорчениями. Тем не менее, вечером, ложась в постель дома или в гостиничном номере, Петр Владимирович опять говорил: «Хорошо! Хорошо-то как!» и пытался уснуть, отделаться от всяких мыслей, которые часто не отпускали его даже во сне. Случалось, он просыпался около четырех часов утра и записывал пару фраз на специально приготовленных листочках. Иногда они оказывались ценными, получали свое подтверждение в течение дня, а то и требовали более серьезной разработки. Записав идею или набросав какую-то схему, он снова засыпал, а проснувшись утром, брал листок, смотрел на запись и все равно говорил «Хорошо! Хорошо-то как!». Значит, помогало.

И вот теперь он лежал в отдельной палате в подмосковном военном госпитале, восстанавливаясь после операции. Хотя она и считается пустяшной, но ведь бывает и с осложнениями, даже с летальным исходом. К счастью, на каждого генерала есть генеральша. И Валентина Григорьевна быстро сумела добиться, чтобы Петра Владимировича, хотя он уже на второй день стал на ноги, перевезли из Домодедовской больницы на выхаживание в ведомственный госпиталь близ Красногорска. А в разговоре с главврачом еще и попросила, чтобы генералу, которому вечно некогда, сделали серьезную диспансеризацию, как в доброе старое время.

И ведь взялись за него по – настоящему, вот только проверку на центрифуге, как космонавту при зачислении в отряд, не стали делать – все равно не полетит.

Утром сделали несколько уколов, в очередной раз сняли кардиограмму, хирург нежно «помял» живот, проверяя, не слишком ли увеличена печень, невропатолог попросила посмотреть на кончик ее молоточка, потом в угол направо, налево. И все равно, когда процедуры кончились, Петр Владимирович, осторожно потянувшись, сказал про себя: «Хорошо!». За окном деловито и весело щебетали какие-то пичуги, светило солнышко, что, в принципе, оправдывало его настроение.

Дверь палаты приоткрылась «Папа, к тебе можно?» Вошла Лара, а следом за ней Антон.

Петр Владимирович лежал в тренировочном костюме.

– Заходите, заходите! Здравствуй дочка, – приветствовал вошедших «больной», вынимая из ушей миниатюрные наушники-вкладыши. Он знал, что дочка должна появиться, но такого «эскорта» не ожидал.

– И ты, Антон, тоже здравствуй! Ну, что вы стоите? Присаживайтесь, расскажите, что нового?

– А что ты слушаешь? – увела разговор в сторону Лара.

– Моцарта. Говорят, повышает умственные способности у всех без исключения, – с улыбкой ответил Петр Владимирович. – Это я где-то вычитал, а сейчас вот на себе решил испытать. По крайней мере, настроение улучшается, успокаиваюсь. Всякие приятные ощущения появляются, этакая даже эйфория. А у вас что?

– Ну, до эйфории далеко, но и плохого ничего не случилось, – уверила отца девушка. – Мы вот с Антоном по дороге обсуждали, как его ребята начнут со столом работать у себя в мастерской.

– Да, это интересная тема для разговора. Я бы так даже сказал, очень богатая тема для обсуждения. Возможно, дискуссии. О чем еще говорить молодому симпатичному парню и такой же девушке, кроме как про то, как его ребята начнут с моим столом работать у себя в мастерской! Ну, может, вы и мне расскажете.

Генерал даже повернулся на правый бок, подпер голову рукой и изобразил крайнюю степень внимания.

– Ну, еще я попросила его цену сбросить! – машинально продолжила «лепить горбатого» Лара, сразу поняв, куда клонит отец.

– Ага, парень девицу целует, просит цену набавлять! – подвел итог «допросной» части разговора Петр Владимирович.

– А мне ты цену еще не называл! Что, боялся, как бы я от цены концы не отдал? – широко и по-доброму улыбнулся Антону Петр Владимирович.

– Ну и семейка, вам палец в рот не клади, – при этом Антон удивленно смотрел на Лару, – оттяпаете не только вместе с рукой, потом лишь гвоздики от ботинок сплюнете через две минуты, – развел он руками. – Да я о цене за эту работу ни с кем из вашего семейства еще не говорил! И даже не прикидывал! Да и с Давидом, компаньоном своим, не обсуждал. Но вы не бойтесь, по-божески назначим. Но, если вы настаиваете, можем обсудить, подискутировать?…

Все трое одновременно рассмеялись. При этом генерал на всякий случай рукой придерживал правую часть живота – чтобы шов не разошелся. Но это было абсолютно лишним. Зашили генерала «по первому» классу, как на девушке, которая всегда умоляет врача сделать «шовчик поменьше, чтобы шрамик за трусики не вылезал».

Уже по пути из госпиталя в Москву Лара поинтересовалась у Антона:

– А что это за фамилия у тебя такая – Карпачев? Твои предки рыбой, карпами промышляли?

И Антон не без удовольствия начал рассказывать историю своего рода с той исторической точки, которая была ему известна.

– Как ты знаешь, я родом из Костромы, а знаменита Кострома еще и тем, что из наших мест был Иван Сусанин. – Рассказывать об истории малой родины ему было приятно. – Иван Сусанин завел отряд поляков, которые искали русского царя, ну, во времена Лжедмитрия, в глухую лесную чащобу и там они и полегли. Это легло в основу либретто бессмертной оперы. Но все вовсе не так было. На самом деле поляков обезоружили, может, кого-то и завели в лес, но русские были людьми сердобольными и пленных оставляли у себя. Те быстро поняли, что к чему, и осели в костромской глубинке. Кое-кто и женился на местных – парни-то были в отряде видные, молодые, крепкие. Поляки были из карпатских сел, там даже и сейчас, кажется, есть местечко под названием Карпачи. Вот от одного из карпатских поляков, осевших где-то в районе Костромы, и пошел наш род. Поскольку первый мужчина фамилии не имел – русской, конечно, то его и прозвали Карпачом. Ну, а дети его стали Карпачевы.