Хотя «Моррис Каули» обнаружили в некотором отдалении от Сайлент-Пула, поисковиков все равно тянет к берегам этого неприятного застойного водоема, словно в нем кроется некий инфернальный магнетический соблазн. Что в нем находят местные? – дивится про себя Арчи. Старые жестокие легенды? Может, они надеются увидеть, как из мутных глубин всплывает тело его жены? Иных объяснений у него нет, поскольку ни один из имеющихся фактов не связывает автомобиль с этим прудом.

Вчера, когда обнаружили машину, Арчи тоже участвовал в предварительных поисках вместе с полицейскими и специальными констеблями – жителями Суррея, зарегистрированными в полиции для оказания помощи в особых случаях. Кенворд счел полезным проверить версию о том, что Агату – возможно, раненую – выбросили из автомобиля в густой подлесок, и она заблудилась в чаще или лежит без сознания где-нибудь в зарослях. Но проверка не дала никаких результатов, и вот сегодня они снова в поисках, только на этот раз сеть раскинута пошире благодаря разношерстной команде волонтеров. Час проходит за часом, и шансы на подтверждение теории Кенворда неумолимо снижаются.

Арчи не хотел присоединяться к сегодняшнему прочесыванию. Он предпочел бы остаться в Стайлзе, но стоило намекнуть об этом Кенворду, сразу стало ясно, как будет воспринято такое решение. Не говоря уже о том, что его преследуют слова из проклятого письма. Четко следуй моим инструкциям, если хочешь, чтобы первый этап прошел гладко и завершился благополучно.

И вот он снова апатично тычет тростью в заросли и заглядывает за кусты, обуреваемый тем временем жуткими мыслями. А что, если Шарлотта проболтается? Полиция уже допрашивала ее вместе с остальной прислугой, но пока она держалась молодцом. Может, стоит пригласить эту ее чертову сестрицу Мэри, о которой она вечно твердит, намекая, чтобы ей позволили погостить в доме, – это бы ее отвлекло и держало бы подальше от полицейских. Это как раз то, что надо! Тут и еще один плюс – развлечение для бедняжки Розалинды.

Слегка приободрившись от своего плана, Арчи возвращается к делу – бредет сквозь заросли мимо речушек и ручейков, делая вид, что не пропускает ни единой веточки, и прислушиваясь, о чем говорят волонтеры. Судя по их репликам, им, похоже, здесь нравится – такая вот безумная, нездоровая забава. Что заставило этих людей бросить свои обычные воскресные дела ради поисков совершенно чужой женщины? Он бы точно никогда не стал этим заниматься. Да и сейчас бы не стал, будь у него хоть намек на альтернативу.

Арчи не видит волонтеров, а они не видят его, но он слышит их болтовню. Повседневные дела, деревенские сплетни – но вдруг какой-то молодой парень произносит: «Хертмор-коттедж», и сердце Арчи начинает бешено колотиться. Ведь он-то полагал, что его местонахождение с вечера пятницы до утра субботы останется тайной – надо же быть таким идиотом. С чего он решил, что полицейские благоразумнее сельских жителей? Чертов болван! Ведь полиция здесь – это та же деревня.

Он замирает, пытаясь расслышать, о чем еще говорит тот парень со своими приятелями. Ему удается разобрать только слово «Джеймсы», и он потихоньку расслабляется, прокручивая в голове услышанное. Ну и что? – думает он. Почему человек не может провести уик-энд без жены за гольфом у друзей? Ведь здесь все считают, что именно таковы были его планы.

Арчи готов богом поклясться, что все, к чему он стремится, – это оградить Джеймсов, Хертмор-коттедж и Нэнси от всего этого бедлама. Можно себе представить, что она думает теперь, после того как сегодня всплыли новые подробности. Вчера вечером, когда полиция была увлечена оперативным совещанием на кухне, он позвонил Сэму и Нэнси. Он по очереди обрисовал им положение дел (те и сами уже все знали из местных сплетен), и они согласились воздержаться от дальнейших контактов, пока ситуация не разрешится. Но теперь Арчи сожалел об этом решении. Как бы он был рад услышать родные голоса!

Вместо этого он вынужден бродить здесь, имитируя поиски и терпя жуткий предвечерний холод. Лишь когда начинает смеркаться, Кенворд объявляет наконец отбой, находит Арчи и направляется к нему. Под ногами грузного главного детектива-констебля трещат ветки и хрустят сухие листья.

– Мне неприятно сообщать это, полковник, – говорит он, тяжело дыша от физической нагрузки, – но полагаю, у нас сильно снизилась вероятность того, что с вашей женой случилось не слишком серьезное происшествие – например, что она потеряла сознание или заблудилась.

Кенворд внимательно смотрит на Арчи, оценивая его реакцию. Каких именно слов, скажите на милость, ожидает он от Арчи? Тщетность этих поисков очевидна даже последнему деревенскому простаку.

– Мне очень жаль это слышать, главный детектив-констебль Кенворд, – все же произносит он.

– Главный детектив-констебль! Главный детектив-констебль! – кричит Кенворду один из полицейских, и к ним подбегают двое офицеров. Арчи отмечает про себя, что Кенворд даже не предлагает своим людям обращаться к себе как-то покороче, он наверняка хочет, чтобы название его высокой должности звучало как можно чаще и напоминало всем присутствующим, кто тут главный.

– Ну, выкладывай! – рявкает Кенворд на запыхавшегося полицейского.

– Новости из Олбери. – Полицейский называет мелкую деревушку неподалеку с таким видом, будто это должно объяснить, зачем такая спешка.

– И?

– Работница местной гостиницы видела женщину, похожую по описанию на супругу полковника. У нас появился след.

Я неспешно поднялась в гору и, как обычно, свернула налево, в переулок, ведущий к Эшфилду. Я брела мимо домов, где в дни моего детства буквально кипела жизнь. Крокет у Макгрегоров, танцы у Браунов, идиллические летние пикники и бадминтон у Льюси – почти каждый дом на моем пути навевал воспоминания о беззаботном веселье и о жителях Торки – как они толпами высыпали из дверей на улицу. А сегодня эти дома, виллы и улочки погружены во тьму и безмолвие – их ставни тем или иным образом заперла война. Я гадала, каким могло бы быть мое будущее, выйди я за Реджи, а не за Арчи, а ведь это случилось – страшно представить – уже два года назад. С одной стороны, как будто только вчера, а с другой – словно полвека минуло.

Дойдя до вершины холма, где стоит Эшфилд, я окинула взглядом открывавшиеся оттуда морские виды, но мысли мои были не о юности и прогулках под парусом, а о флоте, который сейчас сражается с немцами. В госпитале я насмотрелась на моряков с ужасными ранами, полученными в бою, и теперь, глядя на барашки штормящего океана, не могла не думать о несчастных, оставшихся лежать на песчаном морском дне. Хотя я непрерывно тревожилась за Арчи, воюющем в европейском небе, но одинокая смерть моряка – это страх, о котором я никогда не задумывалась прежде.

Всякий раз, стоило мне открыть входную дверь Эшфилда и окунуться наконец в аромат его гостиной, я чувствовала, будто шагнула в прошлое. Каждый предмет, каждая поверхность, каждый коврик, каждая половица – все они возвращали меня в дни отрочества, и я вновь ощущала себя, словно мне двенадцать.