Злющий ветер сотрясал оконные стёкла в нашей комнате. Слышно было, как завывает буря, забрасывая деревню снегом. Ночь пугала чернотой, а сугробы, казавшиеся неодолимыми, делали её ещё враждебнее.

Вдруг в не очень-то тихой нашей комнате раздался голос Тома:

– Какой будет наш следующий ход?

– Что ты имеешь в виду?

Судя по скрипу кровати, он повернулся в мою сторону.

– Только не говори, что мы старались впустую.

– А что ещё мы можем сделать?

– Как раз об этом я тебя и спрашиваю! Ты расшифровал послание, нам удалось выяснить, что было написано на могильном камне, и мы наткнулись на плиту, которую никак не поднять. Какой наш следующий ход?

– Если Плантар и есть великан, значит, он знает всё и о кладе. Нужно подойти к нему и сказать, что и мы тоже это знаем.

– Сможешь?

Я задумался. Вспомнил гигантскую тень, которая гналась за мной с Амандой. Сердце у меня замерло, и я покачал головой.

– Если честно, нет.

– Значит, что нам остаётся? Найти бульдозер и всё-таки сдвинуть плиту? Попросить твою маму, чтобы помогла найти бульдозер? Попросить твою маму, чтобы она поговорила с хозяином и он вызвал бульдозер? Прямо не знаю, с какого конца взяться!

– С чего вдруг ты решил, что мама будет нам помогать?

– Потому что она в тебя верит. После прошлогоднего случая в нашей деревне она поняла, что ты способен распутывать загадочные истории. Разве нет?

Я пожал плечами, и одеяло, на котором я лежал, немного съехало.

– Никак не могу понять, в какой момент мы пошли по ложному пути, – сказал я, садясь на кровати. – Лично я считаю, что клад Ренн-лё-Шато находится под этой плитой. По-другому и быть не может!

Тома поднялся и направился к маленькому столику из тёмного дерева возле большого платяного шкафа. На нём лежали всякие туристические проспекты, предназначенные для постояльцев гостиницы. Тома протянул руку и выудил брошюру, в которой кратко излагалась история таинственного клада аббата Соньера и деревни Ренн-лё-Шато. Раскрыл её, подошёл ко мне и положил на постель.

– Посмотри-ка, мы с тобой не сумасшедшие, это всё и в самом деле шахматы.

На развороте была изображена усадьба с высоты птичьего полёта. Я вскочил, чтобы рассмотреть изображение получше.

– Смотри, здесь чёрная ладья, – сказал я, ткнув пальцем в башню Магдалу. – Здесь конь с всадником, – я показал на чёрную статую. – Когда приглядишься, то видны и клетки шахматного поля. Конечно, мы не сумасшедшие.

Мы рассматривали рисунок и так и этак, пока Тома не остановился на изображении стеклянной башни, находившейся на северной стороне усадьбы.

– А вот это белая ладья, так? Она стоит напротив чёрной.

Тома совершенно прав. Эта башня – близнец Магдалы с той только разницей, что построена из стеклянных плиток. Немного похожа на теплицу, в которой выращивают овощи.

Тут в моём мозгу что-то зашевелилось и он заработал с удвоенной силой – заработал над неожиданной мыслью, которая вдруг проклюнулась.

Если каменная башня, стоящая в углу усадьбы слева, представляет собой чёрную ладью, а напротив неё справа стоит белая ладья из стекла – значит, фигуры выстроены друг напротив друга слева и справа.

Глаза у меня округлились, и я склонился над картинкой ещё ниже.

– Погоди! Вот где мы ошиблись! Смотри-ка, если чёрные фигуры слева, а белые справа, то противник не на юге, а на востоке.

Тома сдвинул брови, обдумывая мои слова.

– Мы ошиблись в направлении, сделали неверный ход конём, так? – спросил он.

– Вот именно! Мы подумали, что он полетит на врага, который находится на юге, потому что развернули шахматную доску неправильно. Противник всадника на коне прямо напротив него, и ему надо двигаться направо.

Я показал на схеме, куда должна переместиться фигура всадника, и мой палец упёрся в кое-что совершенно невероятное. Я даже вздрогнул.

Там был рисунок, изображающий что-то вроде часовенки с надписью на фронтоне CVI.

– CVI? – удивился Тома.

– Думаю, это римские цифры.

– Вот как! Если мне не изменяет память, С – это сто, а VI – шесть. Сто шесть. Тебе это о чём-то говорит?

– Сто шесть? Ни о чём. Вот только…

Я поднёс брошюру к самым глазам, чуть не водя носом по глянцевой бумаге.

– Вовсе не сто шесть! – воскликнул я, и у меня даже дыхание перехватило от волнения. – Это С6. И ты прекрасно знаешь, что это такое.

– Да. Это обозначение клетки на шахматной доске, – довольно улыбнулся Тома.

– И смотри, эта клетка точно обозначает часовню на шахматной доске. Ещё одно подтверждение, что мы ничего не выдумали!

Тома улыбнулся шире.

– Ты подумал о том же, о чём и я?

– Не знаю, о чём подумал ты, но если о том же, о чём и я, то клад может быть в этой маленькой часовне!

Глава 24

– Придётся идти! – сказал Тома. Причём на полном серьёзе.

– Прямо сейчас?

– Я всю ночь не усну, если не узнаю, что находится в часовне.

– Тогда пойдём. Нечего время терять.

Мы с Тома оделись с молниеносной скоростью. Нас прямо трясло от возбуждения. Мы минуты не могли усидеть на месте. Я взглянул в окно и не обрадовался: снег шёл без устали и ветер гонял его из стороны в сторону. И вот в этой круговерти нам предстояло шагать. Мы накрутили на себя всё, что было тёплого, стали вдвое толще, но как-то умудрились застегнуть куртки.

По лестнице я спускался первым, Тома за мной – шаг в шаг. Мы старались идти бесшумно, но нечаянно то и дело задевали распухшими куртками то дверь, то стену, то перила. К тому же ступеньки скрипели и пол тоже, хотя двигались мы легко.

Внизу мы сняли со стены два самых мощных фонарика и подошли к входной двери. Я взялся за ручку, повернул её. Закрыто.

– Чёрт! – не удержался я. – Дверь заперта на ключ.

– Что будем делать? – спросил Тома.

– Вернёмся. Проверим завтра. Тем хуже для нас.

– Ничего подобного. Не вешай фонарик, иди за мной.

Я с удивлением взглянул на Тома, а он уже спешил к лестнице, а потом, как заяц, запрыгал по ступенькам. Я стоял внизу, не двигаясь, он оглянулся и замахал мне рукой.

Я не мог понять, как он собирается выбраться наружу, если мы возвращаемся к себе.

Дотопав до нашей комнаты, я весь взмок. Тома уже успел распахнуть окно.

Вместе с ветром туда вломилась тонна снега. Ветер подхватил и закрутил глянцевую брошюру, а заодно и все остальные проспекты. Я как можно скорее разделся, а Тома снял с наших кроватей простыни и стал связывать их одна с другой здоровенными крепкими узлами. Потом конец этой необыкновенной «верёвки» он привязал к батарее, а саму её перекинул за окно.

– Помнишь, как мы с тобой учились лазать летом? – спросил он, а я смотрел на него и не верил своим глазам.

– Думаешь, можно по ним спуститься?

– У тебя есть другое предложение?

– М-м-м, да. Не спускаться и подождать до завтра, – сказал я, скрестив на груди руки.

– Да ладно! Всего-то один этаж! В десять раз ниже, чем высота, с которой ты спускался летом.

– Спускался, но в каске, со страховкой и по настоящему канату.

– Я тебя подстрахую, пока будешь спускаться. Две минуты – и ты на земле, – прервал меня Тома.

– А ты что будешь делать?

– Когда ты будешь внизу, живой и здоровый, спущусь к тебе. А ты что подумал? Что получишь клад в полное своё пользование?

Сердце у меня замерло. И при этом меня так и подмывало всё же попробовать прыгнуть прямо в эту снежную темноту. Хоть я и понимал: к полному безрассудству толкает адреналин, по его милости я готов поддержать безумную затею Тома.

Я вздохнул поглубже и направился к подоконнику. Сел на него верхом. Тома с гордостью смотрел на меня. Отступить я не мог.

– Погоди! – остановил он меня и пошёл за рюкзаком. Вернулся и протянул мне рацию. – Держи. Я возьму вторую. Мало ли что. Вдруг мы окажемся не вместе.

Мне совсем не понравилась перспектива остаться одному в темноте, среди снежных вихрей, даже в животе что-то съёжилось.

– Теперь всё ок, – заявил Тома. – Перекидывай вторую ногу и крепко берись за первый узел.

Я выслушивал его указания и следовал им. На фасаде под окном примерно метром ниже был небольшой выступ, и я опёрся на него носками. Ветер трепал нещадно – на миг почудилось, что сейчас он меня унесёт и бросит в бездну. Я вцепился руками в простыню так, словно от неё зависела вся моя жизнь. И когда я потом вспоминал об этом, то понимал: да, так и есть, вся моя жизнь зависела от силы, с какой я вцепился в простыню.

И тут я себе сказал: чем скорее окажусь внизу, тем вернее останусь живым