«На этот раз не зеркало» – подумала мистрис Теливер.

– Умерла третьего дня, продолжала мистрис Пулет: – ноги у нее были похожи на мое туловище, прибавила она с глубокою печалью после некоторого молчания. – И счету нет, сколько раз у ней выпускали воду; а воды-то вытекло такая пропасть, хоть купайся в ней.

– Ну, Софи, слава Богу, что она умерла в таком случае, кто бы она ни была такая, – сказала мистрис Глег с быстротою и выразительностью, свойственными уму от природы ясному и решительному: – но я понять не могу, про кого это вы говорите.

– Да я-то знаю, – сказала мистрис Пулет, вздыхая и качая головою: – и в целом приходе нет подобной водяной. Я-то знаю, что это старая мистрис Сетон в Твентиландс.

– Ну, она не родня ваша да и не очень короткая знакомая, сколько я слышала, – сказала мистрис Глег, всегда плакавшая именно сколько нужно было, когда приключалось что-нибудь ее собственной родне, но не в каких других случаях.

– Довольно была я с нею знакома и видела ее ноги, как раздулись они, словно пузыри… Старая леди успела несколько раз удвоить свой капитал и до конца держала его в своем собственном распоряжении. Мешок с ключами у нее всегда был под подушкою. Немного осталось таких старых прихожан, я уверена.

– А что лекарств-то она выпила, так на воз не уложишь, – заметил мистер Пулет.

– Ах! – сказала со вздохом мистрис Пулет: – у нее была другая болезнь за несколько лет перед тем, как открыться водяной, и доктора не могли придумать, что бы это было такое. Она мне еще говорила, как я видала ее в последнее Рождество: «мистрис Пулет, а если когда-нибудь у вас будет водяная – вспомните меня». Да, она говорила это мне, прибавила мистрис Пулет, снова начиная горько плакать: – это были ее самые слова. В субботу ее хоронят. Пулет приглашен на похороны.

– Софья… – сказала мистрис Глег, не в состоянии далее сдержать обуревавшего ее духа противоречия: – Софья, удивляюсь вам, как это вы расстраиваете себя, портите ваше здоровье из-за людей, которые вам совершенно чужие. Ваш покойный отец никогда этого не делал, точно так же, как и ваша тетка Фрэнсис, да и никто из нашего семейства, сколько я слышала. Вы не могли бы сильнее огорчиться, если б умер скоропостижно и не сделав завещания наш двоюродный брат, аббат.

Мистрис Пулет молчала; ей нужно было докончить свой плач и потом эти упреки не раздражали ее, а скорее льстили ей. Не всякий мог так плакать о ближнем, который ничего не оставил ему; но мистрис Пулет вышла замуж за джентльмена фермера и имела достаточно средств и досуга, чтобы слезы и все у ней было в высшей степени респектабельно.

– Мистрис Сетон однако же сделала завещание, – сказал мистер Пулет, с некоторым сознанием, что он приводил нечто в оправдание слез своей жены; – наш приход из богатых, но, говорят, никто не оставил после себя такого капитала, как мистрис Сетон. И все она отказала племяннику своего мужа.

– Мало пользы и быть богатой в таком случае, – сказала мистрис Глег: – если некому оставить, что у вас есть, кроме мужниной родне. Жалкая доля, если только для этого отказывать себе во всем; я говорю это не потому, чтоб мне приятно было умереть, ничего не оставив против ожидания многих. Но плохая шутка, если наследство выходит из семьи.

– Я уверена, сестра, – сказала мистрис Пулет, которая теперь достаточно пришла в себя, сняла вуаль и сложила его бережно: – мистрис Сетон оставила свои деньги хорошему человеку: у него одышка и ложится он спать каждый вечер в восемь часов. Он говорил мне это сам так откровенно в одно воскресенье, когда он пришел в нашу церковь; он носит заячью шкурку на груди и говорит дрожащим голосом – совершенный джентльмен. Я ему – сказала, что я сама круглый год лечусь. Он мне отвечает: «мистрис Пулет, я вполне сочувствую вам». Это были его самые слова. Ах!.. вздохнула мистрис Пулет, покачивая головою, при одной мысли, что немногие имели ее опыт в розовых и белых микстурах, сильных лекарствах в маленьких пузырьках, слабых лекарствах в больших бутылях, сырых пилюлях по шиллингу и слабительных по восемнадцати пенсов.

– Сестра, теперь я пойду сниму шляпу. Видели вы, как сняли мою картонку? – прибавила она, обращаясь к своему мужу.

Мистер Пулет непонятным образом забыл про нее и поспешил с нечистою совестью загладить свое упущение.

– Картонку принесут наверх, – сказала мистрис Теливер, желая сейчас же уйти, чтоб мистрис Глег не начала высказывать своего откровенного мнение про Софи, которая первая из Додсонов расстроила свое здоровье аптекарскою дрянью.

Мистрис Теливер любила удаляться наверх с сестрою Пулет, осматривать ее чепчик прежде, нежели та надевала его, и вообще рассуждала с нею о туалете. Это была одна из слабостей Бесси, возбуждавшая родственное сострадание мистрис Глег. Бесси одевалась слишком щегольски; она считала унизительным наряжать свою девочку в обноски, которые сестра Глег дарила ей из своего первобытного гардероба; а этой казалось грешно и стыдно покупать что-нибудь для этого ребенка, кроме башмаков: в этом отношении, однако ж, мистрис Глег не совсем была справедлива к сестре Бесси; мистрис Теливер действительно прилагала все старание, чтоб принудить Магги носить легорнскую соломенную шляпу и крашеное шелковое платьице, переделанное из платья ее тетки Глег; но результаты этих усилий мистрис Теливер принуждена была схоронить в своем материнском сердце. Магги объявила, что платье воняло краскою, и в первое же воскресенье, когда оно было на ней надето, она успела залить ею подливкою из-под ростбифа. После такого удачного опыта она обливала водою свою шляпку с зелеными лентами, отчего она стала похожа на зеленый сыр, убранный завялым салатом. Я должен привести в извинение Магги, что Том смеялся над ее шляпою и говорил, что она похожа в ней на Джюди (Жена Понча, одно из действующих лиц в кукольной комедии). Тетка Пулет также дарила свое старое платье; но оно было довольно красиво и нравилось Магги и ее матери. Из всех сестер мистрис Теливер, Конечно, любила более мистрис Пулет, и любовь эта была взаимная; но мистрис Пулет жалела, что у Бесси были такие дурные дети; она ласкала их сколько могла, но все-таки было жаль, что они не были так же благонравны и красивы, как ребенок сестры Дин. Магги и Том, с своей стороны думали, что тетка Пулет была довольно сносна; по крайней мере, это не была тетка Глег. Том во все праздники бывал у них только по разу: оба дяди, Конечно, обдаривали его в этот раз; но у тетки Пулет около подвала было множество жаб, в которых он бросал камешками, так что он вообще предпочитал бывать у ней. Магги боялась жаб и грезила про них во сне; но ей нравилась у дяди Пулет табакерка с музыкою. Все-таки сестры были того мнение, что кровь Теливеров плохо смешалась с кровью Додсонов, что действительно дети бедной Бесси были Теливеры и что Том, лицом хотя и вышел в Додсонов, но что он будет такой же упрямец, как и его отец. Что касается о Магги, то она была вылитый портрет своей тетки мисс, сестры мистера Теливера, колоссальной женщины с широкими костями, которая вышла замуж за нищего, у которой не было фарфору и которой муж всегда затруднялся записать ренту. Но, когда мистрис Пулет оставалась наверху наедине с мистрис Теливер, то все замечание, естественно, были направлены против мистрис Глет, и они соглашались между собою, что нельзя было отвечать, какою еще чучелой не нарядится сестра Джен в следующий раз. Их tete-a-tete был прерван теперь появлением мистрис Дин с маленькою Люси, и мистрис Теливер с тайною грустью смотрела, как причесывали белокурые локоны Люси – просто, было непонятно, как у мистрис Дин, которая была хуже и желтее всех мисс Додсон, уродилась дочь вся в мистрис Теливер. И Магги возле Люси казалась всегда вдвое смуглее.