— Не слушай ее, убей полукровку! — прервал ее Радон, усмехаясь. — Или пусть выкупит Антония, раз ей жаль его. За наши два желания, с каждого по одному! Согласна, Маша, за такую рулетку? Поклянись своим богом!

— Согласна, только уберите меч! — на слезах вскричала девушка. Она схватила руки Сысоя и начала медленно тянуть их вниз. — Пожалуйста, отпустите его…

Радон засмеялся, потешаясь над Машиной жалостью и жалкостью Антония, отсмеявшись, сказал серьезно::

— Мое желание, чтобы ты стала моей женой безоговорочно!

Сысой, опустивший меч, злобно выдал свое желание:

— В Предгорье умерла главная ведьма Агафия, ты заменишь ее, не хотела быть ведьмой, а придется. У нее гарем был покруче, чем у Наины, возьмешь его на себя, будешь за мелкой нечистью приглядывать. Грязная и опасная работка, но почетная… Согласна на такое ради моего братца?

— Не соглашайся, это ловушка, верная гибель! — наконец вступил в разговор Антоний. Голос его звучал глухо и тускло. — Лучше я умру…

— Я согласна на оба желания, — усмехнулась Маша. Из утреннего сумрака дерзко блеснули ее глаза. — Радон в гареме, вот это ирония! Я и Антония себе возьму… Ваши желания кончились, начинаются мои…

""" """ """

Ведьма Агафия умерла в страшных мучениях, — нарвалась на сильного и принципиального колдуна, пришедшего с Запада, не желающего сотрудничать с местными. Легла Агафия спать, а ночью проснулась от раздирающей боли в животе. Мужской гарем пытался спасти ее заговорами и звуками бубнов, но тщетно. К утру ведьма умерла, не оставив детей и наследников для своего мудреного хозяйства. Дом на окраине Горска, машина, две собаки, пять кошек и трое мужей, — все это должно было перейти к преемнице Агафии, избранной на совете.

Из одной страшной сказки Маша попала в другую, еще страшнее. Совет собрался в здании заброшенного завода, ржавый металл на бетонных стенах, в громадных окнах тусклое стекло, искажающее реальность, холод собачий гулял по давно опустевшим цехам.

У нечисти Предгорья был целый синдикат, возглавляемый тремя, — Радоном, Агафией и Неманом, этот называл себя «менеджером магических услуг», но ни оборотнем, ни колдуном не был, получил власть в наследство от деда Дадона. Щуплый, похожий на рано состарившегося подростка, Неман все время прикрывал рот и нос медицинской маской, как будто боялся заразиться от соратников неведомой болезнью. Его не любили, поэтому дважды покушались на его жизнь, и оба раза он выходил сухим из воды, а виновников потом находили или в петле, или в реке с признаками насилия.

— Вы уверены, что эта женщина подходит нам? — спросил Неман у Радона. Строя из себя интеллигента среди деревенской ватаги, он говорил всем «вы» и презрительно косился на длинные сапоги оборотня. — Нам нельзя промахнуться, наш старый домик и так покосился…

— Ни в чем я не уверен, но меньше всего в том, что у нас есть другой выбор. Мария пошла на это ради… полукровки, — цедил Радон сквозь зубы, и глянул на тощего интеллигента с высоты богатырского роста. — Если что-то пойдет криво, просто убьем его…

— Ввс, должно быть, угнетает вся эта история, — хихикал Неман противно. — Ваша невеста имеет хвост из чужого гарема! Ничего подобного еще не бывало…

Подтверждая, что он выходец из дальнего угла Предгорья, Радон вцепился Неману в горло, затрепал его, словно медведь сухое деревце, рыча:

— И не будет! Агафьин гарем я изведу за неделю, как блох! Если надо, и тебя прихлопну, чтобы язык не распускал…

Конечно, Радон был не в восторге от того, что Маша оказалась окружена мужчинами со всех сторон: чего только стоил один Антоний, ошарашенный и вдохновленный поступком бывшей своей пленницы, — молод, красив, отважен. Того и гляди выбьется в тузы при новой ведьме, тогда спуску никому не даст, отыграется за все. А за что было, полукровкам в этом мире тяжко живется, — недоверие, презрение, неопределенность вечные их спутники. Убрать Антония с дороги Радон считал делом чести, но пока не спешил, ждал подходящего момента, тем более, что Антоний вроде бы вернулся в Предгорный к отцу, за которым нужен был уход.

Машу ждали на совете с минуты на минуту, посвящение в ведьмы проведет Сысой Крюков, он же должен был привезти ее к заброшенным цехам. Шум машины развел Радона и Немана по разным сторонам, чтобы никто не догадался об их разногласиях. Из стылого дневного света под ржавые своды цеха быстро вошел Сысой, в длинной дубленке нараспашку, без шапки, с искаженным злобой лицом.

— Сбежала ваша кандидатка! — сообщил он с ходу. Стены отвечали ему металлическим эхом. — Была да сплыла, как вверх взлетела! Пришлось дверь с петель снимать, но толку нет. Сбежала…

— Не без помощи твоего братца! — вскинулся Радон, направляясь к выходу. — Почему ты не прикончил его, и ведь меч в руках держал. Теперь бегай за ними по всему Предгорью, переворачивать все вверх дном.

— Успокойся, я все места, где может прятаться Антоний, знаю. От дупла, в котором он в детстве отсиживался, до охотничьего домика. Найдем и закопаем, — пообещал Сысой.

Солнце выглянуло из-за разорванных ветром туч, осветив лесную опушку. Чуть дальше, на огромной равнине лежала Коляда, мирная, живописная, с черепичными крышами и белой колокольней единственного на всю округу храма.

На опушке стояли двое, парень и девушка, оба смотрели в сторону поселка, нетерпеливо поджидая кого-то. Девушка, это была Маша, подставила лицо солнцу, прикрыла глаза и глубоко вздохнула. Ветер откинул назад ее распущенные светлые волосы. На ней было все то же белое платье да шубка из волчьего меха

Антоний в камуфляже, с мечом ведьмака за спиной, косо глянул на нее, жалея, что не может разделить с ней радость возвращения из сказки домой, потому что сказка грозилась догнать их и перемолоть в труху. Он вынужден был вздрагивать от любого незнакомого звука, оборачиваться, напрягать чувства, чтобы не проглядеть засаду.

— Маша, нам нельзя тут долго стоять. Мы как ладони, — занервничал Антоний. — Наверное, мальчишка испугался или твой отец не придет…

— Он придет, я знаю. Не может такого быть, чтобы не поверил соседскому мальчику, — уверенно сказала Маша, медленно открыв глаза и посмотрев вдаль. — Придет хотя бы убедиться, что это неправда…

Тут они увидели идущего в их сторону священника в светлом подряснике, он шел неуверенным шагом, продирался через высокую высохшую траву, вглядывался в людей, стоящих на опушке. Узнав в девушке дочь, отец Николай побежал ей навстречу, и она тоже. Встретились они на склоне небольшого пригорка, обнялись и расплакались. За ними наблюдал Антоний, не хотел давать волю слезам, которые в последнее время стали главной его реакцией на боль потери, — сначала Машу чуть не потерял, потом смерть брата заставила его плакать. Во встрече отца и дочери он тоже видел какую-то остроту, но пытался убедить себя, что ему это только кажется, что он просто устал…

— Папа, папочка, — радостно и горько плакала на плече отца Маша. — Все будет хорошо, не переживай… Антоний в обиду меня не даст, мы с ним хотим уехать в город, там решим, что делать дальше…