— Может быть, вы согласитесь сначала выслушать мою историю? — спросила она, слегка наклонившись вперед. — Еще совсем не поздно.

Нет, никак не могу. Извините. — Мне необходимо было немедленно покинуть это помещение. Всеми своими фибрами я чувствовал, что надо бежать. Опасность! Красный сигнал! Однако моя нервная система как будто все еще находилась под действием кокаина и экстази, я был не в состоянии и пальцем пошевелить. В горле у меня пересохло. Я залпом осушил стакан воды, стоявший передо мной на низком столике.

— Позвольте, это мой стакан!

Я почувствовал, как покраснел, весь, с головы до ног, услышав ее протестующий возглас. Мне было мучительно стыдно, я не мог выговорить ни слова, пытаясь извиниться. Я больше не мог смотреть ей в глаза. Что это было, что так бесповоротно овладело мной?

— Мой рассказ может затянуться, и очень надолго, — объявила Кейко Катаока.

— Да, — согласился я, напрягаясь всем телом.

— Но, прежде чем начать, я хотела бы, чтобы вы подробно рассказали мне, господин Миясита, о вашем пребывании в Нью-Йорке.

«Да, правда, так будет лучше», — подумал я. Я где-то читал, что необходимо начать делать что-нибудь, неважно что, чтобы освободиться от этого ощущения парализованности, которое могло овладеть вами в иных обстоятельствах. Заняться садом, подстричь лужайку перед домом, складывать пазлы, повертеть кубик Рубика — что-нибудь в этом роде. Я почувствовал, что не смогу долго переносить это состояние беспокойства, в котором сейчас находился, более того, само это состояние не могло бы долго сдерживаться в присутствии этой женщины, если бы мне пришлось выслушивать ее историю в этих апартаментах, отделка которых напоминала итальянский стиль, если только это не была замашка на европейский классицизм или постмодерн, но явно без американского влияния, в этих апартаментах, где все дышало роскошью. Пытаясь избегать взгляда Кейко Катаоки, я стал рассказывать про бомжа, обо всем, начиная с нашей встречи в Бауэри и до истории с Ван Гогом.

— Нет, ошибки быть не может. Именно этого человека я и ищу!

Она замолчала. Я никак не мог уловить чего-то главного в этой женщине. Не понимал я, и какой атмосферой проникнута эта комната. Я принялся осматривать все вокруг, пока женщина молчала, уставившись в свои колени. Я не мог делать ничего другого. Я оглядывал помещение не поворачивая ни головы, ни плеч, и, пришибленный, мог лишь водить глазами — эта женщина заворожила меня, от нее исходил какой-то необыкновенной силы магнетизм, который парализовал меня. Какое-то непонятное чувство стыда овладело мной, когда она воскликнула: «Позвольте… это мой стакан!» Я не мог объяснить себе природу этого чувства и застыл в страхе опять выкинуть что-нибудь не то. Люстра на потолке отражалась в стекле столешницы. Я не мог бы сказать, было ли это оригинальное произведение или простая копия, несмотря на украшавшие ее цветки лилии. Стебли лилий были из бронзы и расширялись к краю, как хобот слона, лампочки крепились в небольших соцветиях в форме чаши. Низкий столик представлял собой толстое овальное стекло, покоящееся на металлических ножках, покрытых почерневшей от времени позолотой и глубоко врезавшихся в толшу ковра. Ворс ковра был настолько длинный, что мячик от гольфа мог бы без труда затеряться в этой чаще. Женщина перестала созерцать свои ноги и остановила взгляд на столешнице. Она потянулась к стакану и, конечно же, вспомнив о том, что я уже пил из него, налила себе в другой и отпила глоток. Я завороженно наблюдал, как вода проходит по ее глотке. «Актриса, точно!» — подумал я. Честно говоря, я никогда не встречался с актрисами и не мог бы сказать, как бы актриса выпила стакан воды. Я сказал «актриса», но не такая, какие сейчас мелькают на экране в рекламных роликах финансовых компаний. Скорее, какая-нибудь зарубежная, из тех. что когда-то давно снимались в черно-белых фильмах, которые сейчас можно увидеть только в кинотеках.

— Я повстречала его в то время, когда мы оба достигли апогея, — сказала женщина, поставив стакан обратно на стол.

При слове «апогей» я почему-то сразу представил себе оргазм. И не только из-за того, что оно редкое. «Его, повстречала, оба, достигли…» — все эти слова в ее устах принимали какой-то… сладострастный оттенок. Это существительное как-то внезапно возникло у меня в мозгу, хотя я никогда его не употреблял. Может быть, оно было просто забыто и дремало во мне, чтобы вдруг появиться вновь, в ответ на какое-нибудь событие, или лицо, или случай? Что-то подобное уже произошло со словом «отчаяние». Оно всплыло у меня в памяти, когда я услышал голос этой женщины на автоответчике, слово, возникшее, как старый инструмент, засунутый куда-нибудь в гараж и вдруг внезапно вывалившийся из пыльного шкафа.

— Вы понимаете, что я имею в виду, когда говорю, что мы оба достигли апогея?

— Я думаю, вы намекаете на различие ситуаций, в зависимости от того, идет ли речь о мужчине или о женщине, — ответил я.

Она слегка улыбнулась. Эта улыбка лишь мимолетно коснулась ее губ и тем не менее вызвала новую встряску в моем арсенале забытых слов, и уже опять что-то новое готово было возникнуть у меня в мозгу, но то, что она прибавила, остановило начавшийся процесс.

— У вас дар к общению…

Ее комплимент вызвал у меня нечто вроде экстаза. «Я просто пес», — подумал я. «Пес», — прошептал я, и в тот же миг осознал, что нахожусь на краю пропасти. Я не понимал, почему у меня создалось такое впечатление. Что произошло? Что это за сила так крепко держала меня? Одно, во всяком случае, было вполне реально: эта женщина, которая сидела передо мной, разбирала меня по косточкам.

— Я очень рада, что именно такой человек, как вы, услышит мою историю. Этот человек был очень влиятельным продюсером. Я потом расскажу вам поподробнее, а пока примите к сведению, что года два назад все, кто вращался в кругах кино и музыкальной комедии, знали его имя. Он пользовался широкой известностью. В то время я была еще почти ребенком, хотя и очень любопытным и довольно развитым в некоторых областях. Мне несколько трудно представить вам полную картину, но вот, к примеру, я могла, лишь посмотрев на руки мужчины, вполне точно охарактеризовать его личность.

Она помолчала, прежде чем продолжить, и тон ее голоса вдруг странным образом изменился: «Лишь…»

— Лишь посмотрев на руки или на лицо мужчины, я могу точно представить себе форму его члена, размер, цвет, каким он станет при эрекции, его способность сдерживать семяизвержение, то, как пойдет сперма в момент эякуляции, — я способна определить все это.

Она пронзительно рассмеялась, как недоразвитый ребенок, рассматривающий комиксы. застучала руками и ногами и завертелась во все стороны. Это был какой-то судорожный смех, который, казалось, отрицал мое присутствие: ме-йя здесь больше не было. Я чуть не выскочил из Кресла. Ее личность вдруг высветилась в совсем Ином ракурсе, как если бы певица, поющая колыбельную, вдруг перешла на ритмы энка. Я был так ошарашен, что мне потребовалось определенное время, чтобы прийти в себя. Кейко Ката-Ока скоро вернулась к своему обычному тону и Фанере выражаться, как если бы эпизод, только Что имевший место, был просто икотой.