Телохранитель аппетитно ел конфеты. Рядом с ним возрастала гора фантиков.

– Кому нужен? – спросила Марина.

– Хотите конфету? – улыбнулся Игорь.

Марина отрицательно покачала головой, и в салоне заиграла могучая песня «Владимирский централ».

Игорь заметил:

– Очень хорошая песня. Там вместо слова «ветер» должно быть имя одного очень хорошего человека. Удивитесь, если я скажу, что знал его?

Марина не ответила, а машина подъехала к зданию старинной и тщательно отреставрированной постройки бело-голубого цвета.

– Мы уже приехали? Это что – музей? – Марина смотрела по сторонам.

Игорь заглушил машину, обратился к охраннику:

– Пойди там, людей позови, пусть разгружают, – и только потом сказал Марине: – Паспорт есть у вас? Мне надо пропуск оформить.

– Куда?

Игорь опять завел машину. Немного нервно сказал:

– Сюда. Марин, это не музей. Это тюрьма. Но в этой тюрьме есть музей, – сделал рукой сказочный жест: мол, угадала, зачет тебе. – Можешь считать, что мы идем на экскурсию. Я тебе рассказал, что мог, теперь надо поговорить с самим героем.

Марина спокойно объяснила:

– Это не обязательно. Мне достаточно того, что сказали вы. К чему сложности? Тем более сфотографировать его все равно не получится.

Одна из дверей бело-голубой стены открылась, и на улицу вышли несколько заключенных. Три или четыре человека. Подошли к багажнику, каждый взял свое количество пакетов и понес обратно. Все это молча.

Марина знала, что даже после изрядного архива согласовательных писем журналисту трудно попасть в тюрьму или СИЗО. Игорь же так не считал. Поэтому в данную минуту именно ему были доступны простые чудеса.

Марина с Игорем легко преодолели первый пункт контроля. Второй. Вышли в длинный коридор и направились к дальней камере. Она была гостеприимно раскрыта.

Что Марина запомнила? Комната-пенал. Очень толстые каменные стены. Раковина. Под потолком окно с решеткой, на нижнем откосе которого алел легкомысленный цветок ванька мокрый. На полу камеры – мешки с продуктами из машины. И конечно, хозяин всего этого – мужчина с молочно-голубыми живыми глазами, с оживленным и светлым взглядом, похожий на худого священника с редкой бородой.

Все было очень спокойно, по-домашнему.

– Хотите чаю? Вот пасха, мне матушка одна передала из монастыря. Будете?

Они говорили не очень долго. Марина и этот священник в статуте ЗК. Или ЗК в сане священника. Последовательность событий была именно такая: сначала ЗК, потом священник. Его рукополагали здесь, что уже являлось прецедентом и, соответственно, отдельной темой для разговора. Но сейчас не это было главным, другое.

Когда их беседа закончилась, батюшка позвал Игоря, а Марину буквально вытолкнули в низкую дверь среди стены камеры. Это был вход в маленькую, но вполне настоящую церковь. Марина села на лавочку и посмотрела вокруг. Потом они поменялись. И Марина уже сидела в камере. От нечего делать помыла ледяной водой чашки. Получила от священника маленький образок, и интервью закончилось.

Марина с Игорем вышли на улицу, где светило янтарное солнце, и, обернувшись, Марина все пыталась отыскать окно с цветком, но ничего похожего не видела.

Почти всю обратную дорогу молчали.

Игорь лишь сказал:

– Вас сейчас отвезут пообедать. А потом домой.

– Я не голодна. Спасибо. Я бы сразу домой, – отказалась Марина.

Игорь с недоумением уговаривал:

– У нас свой ресторан, – и выдал последний аргумент: – Это же бесплатно. – Как будто Марина была не в состоянии заплатить за миску супа.

– Я не хочу есть. – Марина открыла дверь машины, перед ней уже стоял телохранитель, подавал руку. – Где здесь туалет? – потребовала Марина ледяным тоном.

Рядом блестел огням огромный торговый центр, и телохранитель доверчиво ответил:

– Да в магазине.

Марина пошла по череде ступенек, а Игорь вышел из машины, чтобы пересесть на заднее пассажирское сиденье. Кругом стоял гул. Люди проезжали мимо с продуктовыми колясками, детьми и собаками. Водитель закрывал за Игорем дверь. А Марина входила в торговый центр.

Она сначала не увидела в стекле витрины кроваво-золотое зловещее зарево, услышала только разбитый звук, после которого стало очень тихо, а через мгновение раздался надрывный крик. Марина обернулась и увидела две полыхающие машины – в одной из них только что сидел Игорь. Другая была совсем недавно машиной сопровождения.

Из темноты доносился разговор, судя по голосам, говорили немолодые женщины.

– Хочу купить себе новые кастрюльки, – сказала первая.

– Новые? – уточняла вторая.

– Новые хочу. Чтобы все новые. Знаешь, такие есть сами обычные, а ручки деревянные.

Марина открыла глаза. Свет появлялся медленно, показывая Марине интерьер маршрутного такси. На местах перед ней сидели пенсионерки и деловито разговаривали. Рядом с Мариной подросток слушал музыку в наушниках. Марина оглядела себя. Она была в той же одежде, что и во время взрыва, на одной щеке обнаружилась грязь.

– Не бери с такими ручками. Сгорят.

– Как сгорят?

– Лучше купи с пластмассовыми.

Первая пенсионерка, она сидела слева, раздражалась:

– А разница в чем? Пластмассовые что – не горят?

Марина посмотрела в окно и прочитала как по слогам указатель «Москва».

– Эти деревянные мыть замучаешься.

– Мне дети посудомойку купили.

– Как знаешь, Тамара, – сдалась женщина.

Маршрутка подъехала к метро, и Марина, опасливо озираясь, вышла со всеми. Она была испугана и подавлена, все время думала, что надо позвонить. Кому позвонить? В милицию? Леше? Сергею Петровичу? Что сказать? Она все-таки набрала Лешин номер, прослушала слова о невозможности соединения в данный момент и пошла дальше.

«Меня не хотели взорвать, но вполне могли это сделать, – соображала Марина, сидя за столом ресторана фастфуда. – Знал ли об этом Сергей Петрович, когда посылал меня туда? Кто такой Гена? Может, мне просто уже немного жизни осталось и таким образом мне намекают на это?» Марина порылась в сумке в поисках кошелька, и первое, на что она наткнулась, опустив руку во вместительное чрево сумки, был маленький образок, подаренный всего несколько часов назад.

Марину не хотели пускать на редакционную стоянку. Новый охранник тупо не поднимал шлагбаум, несмотря на то что у Марины за стеклом был пропуск.

– Пропуск не на меня, на моего мужа. Он в командировке. Какая разница? Машина ведь одна и та же, – ругалась Марина.

Для поганого настроения у нее в этот день были принципиальные поводы.