Наконец подросток уселся за стол, точнее, он сел на пол у стола, поскольку ножки у стола были совсем короткие, и так сидеть было гораздо удобнее, чем на низких диванах с низкой спинкой, как сидели мы, взрослые.

Алёшин сын – не Алёшин… Непонятно. Совсем ни на кого не похож. Но так бывает, особенно в период бурного роста. Хотя есть черты, на которые никто обычно не обращает внимания и по которым вдруг видно – да, родственники. Форма бровей, ушей, рук, плеч. У Лёни было все другое.

Очень вовремя позвонила Мариша.

– Мам… Можешь говорить?

По голосу дочери я поняла, что что-то случилось.

– Что такое? Конечно, могу.

Я встала, кивнула всем, извинившись, и вышла в большую прихожую, где мы оставили верхнюю одежду. Я видела, что за мной встал и Михаил, поэтому прошла еще дальше к выходу – на просторную и очень холодную веранду, застекленную, но, очевидно, летнюю.

– Мариша, что случилось?

– Мам… – Я слышала, что Мариша или плачет, или смеется, такой странный был у нее голос. – Не представляешь себе… Можно мне уйти?

Я растерялась. Вообще-то Мариша уже взрослая, но раз она задает мне такие вопросы, то ей сейчас неловко и некомфортно… Мне неловко здесь, ей неловко там… В правильном ли месте мы находимся?

– Всё к концу идет?

– Нет… – Мариша всё-таки смеялась, а не плакала.

Я вздохнула свободнее.

– Но, мам… так всё это… Ужас. Вокруг слуги, все кланяются, кланяются… Мне просто тошно на это смотреть… Такие же, как я, по возрасту…

– Студенты, наверное, подрабатывают, Мариша, что тут такого?

– Мам, ты не понимаешь? Ко мне подходит парень и спрашивает: «Сударыня, вам налить вина?», и угодливо так наклоняется, снизу смотрит… Нормальный вроде человек…

– Считай, что всё это игра, Мариша, – вздохнула я. – И у этой игры есть правила.

– Правила? Я должна приказывать, а он угодливо кланяться? Как называется эта игра? Тетка напилась одна, заставила скрипачей играть для нее, они отказывались, я сама видела, потом к ним подошли, что-то сказали, они согласились. Зубы сжали и сидят играют, а она, представляешь, платье длинное задрала и под скрипки танцует, пьяная в дым… Играют, знаешь, что? Брамса! Мурку бы ей лучше сыграли!

– Мариша… – пробормотала я, – ну, ладно… Не кипятись так. Другая реальность, ты с ней столкнулась неожиданно…

Я услышала, как за мной скрипнула дверь, приоткрывшись, далее показалась голова Михаила и он сам. Он высунулся, прикрыл было дверь, тут же появился снова, с моим пальто, которое он попытался заботливо пристроить мне на плечи, оставив там же на моих плечах и свои руки. Я покачала головой, пальто придержала, а от Михаила отступила в сторону. Он, улыбаясь, шагнул за мной. Провел по спине, задержался ненароком ладонью на шее… Я еще отступила, оглянувшись на него. Он смотрел на меня улыбаясь как ни в чем не бывало.

– Мам? Ты занята?

– Нет, дочка. Ситуация здесь тоже…

– У тебя тоже ситуация? А где ты?

– В гостях. Встретила старых знакомых и зашла к ним на полчаса, сейчас уже ухожу.

Михаил, услышав это, шутливо схватился за голову, потом жестами стал показывать, что он меня не выпустит, встал у дверей, широко раскинув руки и громким шепотом начал повторять: «Не пущу!» Я отвернулась от него.

– Мариша, если тебе там не нравится, уходи.

– Тут просто еще такой странный человек за мной ходит, мам… старый…

– В сравнении с тобой или на самом деле старый?

Мариша коротко засмеялась.

– Он очень неприятный… Ужасные вещи мне говорит… Я даже передать тебе не смогу… У меня все уши завяли и внутренности перевернулись уже…

– Мариша! Зачем ты слушаешь?

– Так он не отходит от меня… Бубнит и бубнит…

– А папа что?

– Папа издалека глупо улыбается и машет мне руками. Это его друг какой-то, кажется… Или начальник, я не поняла…

– Да что за ерунда! Откуда у папы начальники? Он же сам по себе…

– Не знаю, может, прокурор какой-нибудь… или префект… или бандит… Ряха такая…

– Ну, уходи оттуда! Если там одни пьяные ряхи… Скажи папе, что тебе завтра рано нужно вставать, к первой паре.

– Хорошо… Мам, но у меня завтра нет первой пары!

У Мариши есть удивительное свойство, наверное, передавшееся через два поколения. Моя бабушка не могла врать. Даже себе во благо. Иногда ведь нужно хотя бы промолчать. Но у нее был такой сильный ген правды, как она сама это называла. Ей становилось плохо, если она пыталась врать. Есть вещи, которые не нужно произносить вслух. Можно обойтись. А бабушка не могла. У меня нет этого гена. Не знаю, был ли у моей мамы. Пока они с папой не уехали на Север, я была еще слишком мала, чтобы замечать, а тем более анализировать такое. А из наших коротких встреч летом я толком ничего не помню. Но у Мариши этот ген есть.

Я всегда вижу борьбу на лице дочери, когда она понимает, что сейчас ничего говорить не нужно, всем будет лишь хуже. Но она должна назвать вещи своими именами. Я пыталась с этим бороться, пока Мариша была маленькой. Но – увы. Это не исправляется, видимо. Потому что заложено где-то глубоко-глубоко. Как биологические часы. Я не патологическая врушка, но у меня такого свойства нет. Если надо – я промолчу. Если очень надо – и совру. Себе во благо, Марише или чтобы зря не обидеть кого-то. А Мариша терпит-терпит, мучается, а потом расставляет все по своим местам. Каких только нравоучительных бесед я с ней не проводила! Каких только сказок не читала! Большинство сказочных героев идут к своей цели, постоянно обманывая своих противников. А как иначе? Я объясняла дочке, что сказки – многотысячелетняя мудрость человечества. Но… Где-то в глубине моей души всегда есть сомнение, что, возможно, права была именно бабушка и теперь права Мариша, а я нет. И правы те герои, которые победы достигают силой и мужеством, а не хитростью и лукавством. По крайней мере, они мне самой гораздо симпатичнее.

Но я сама не такая, как была моя бабушка, учить этому не могу. И в отличие от моей бабушки, у которой все было «разложено по полочкам», по ее собственному выражению, я не всегда знаю точно, что правильно. Поэтому Мариша выросла такая, как выросла, не умея врать. И теперь ее уже учит жизнь, а не я.

– Мам, я скажу папе, что все это ужас и уйду, хорошо?

– Раз ты спрашиваешь, значит, ты не уверена, что это правильно.

– Нет, не уверена. Он… не услышит меня.

– В смысле?

– Он совсем пьян.

– Папа?!

– Да, папа, папа! Что ты как… Ой, мам, подожди, опять этот дядька идет… Всё, пока!

Мариша, по всей видимости, нажала мимо кнопки, в ее длинном платье кармана нет, телефон остался у нее в руке, и я слышала начало ее разговора с этим «дядькой».