Наконец на сцену вышел клоун. На нем были громадные, набитые ватой белые ботинки с голубыми подошвами, белый фрак поверх тельняшки, красные штаны со складками и нелепыми выточками и черный котелок, надетый на морковный парик. Губы, кончик носа и щеки у клоуна были ярко-красные. Не успел еще он закончить первый фокус с тремя желтыми вялеными курицами, как дети с готовностью захохотали. Что-то в этом человеке под личиной клоуна показалось Арту знакомым. Стоя в полукруге освещения, клоун балансировал страницей газеты на кончике носа. Арт всмотрелся, и, когда клоун чуть повернулся к нему и подтянул складки безвольной улыбки, разглядел знакомую гримасу мальчика из советской золотой молодежи, который подделывается под комсомольского вожака. Коля Зотов, его бывший одноклассник. Злейший его враг. Сын академика Зотова, ректора Лесотехнической академии. «Значит, Алена все-таки связала с ним свою жизнь, – думал Арт, жадно прикладываясь к американской фляге жены и проливая воду за ворот рубахи. – Клоун, е…ный клоун…»

Утром Арт встал поздно. Айлин ждала его внизу, в гостиничном ресторане. Перед ней на столике стояли пузатая кружка и тарелочка с творогом и ломтиками огурца.

– Арти, ты что, нездоров? – спросила Айлин. – Ты какой-то бледный.

Она намазывала варенье из морошки на кусок серого деревенского хлеба. Местные называли его сепик. «Сепик-пёсик», – сострил Арт во время обеда в день приезда в Курессааре.

Посреди ночи он проснулся и долго не мог заснуть, думая о случайной встрече в цирке-шапито. Проворочавшись часа полтора, он нехотя принял лоразепам – успокоительное, которое брал с собой в поездки. После этого лекарства он всегда просыпался разбитый. «Ты сегодня утром не боец», – говорила его мама отцу еще в ленинградские годы, когда тот, бывало, просыпался не в духе после гостей или семейного праздника. В Америке отец Арта уже почти не выпивал, а мама больше не шутила на эту тему.

– Похоже, у меня мигрень разыгралась, – правдиво соврал Арт. – Такое чувство, что кто-то царапает гвоздем по правому виску и брови.

– Может, кофе крепкого? – предложила Айлин. – Я, кстати, уже поговорила на рецепции, и мы можем выписаться на час позже – в полдень. Я пока сбегаю быстренько соберусь, а потом пойдем искать бабушкин дом.

– Слушай, Айлз, я, наверное, полежу после завтрака.

– Да, конечно, как хочешь.

В голосе Айлин звучала обида, но глаза еще не затуманились упреком.

– А как ты дом найдешь? – спросил Арт.

– Я же знаю название улицы. А на рецепции мне посоветовали обратиться к хозяину антикварной лавки, которую мы проходили по пути в замок. Открывается в девять утра.

В номере Арт лег на жесткую постель, снял очки в черепаховой оправе, а на лоб положил влажное полотенце. Айлин открыла гардероб и бросила несколько платьев и юбок в красный чемодан на колесиках.

– Остальное сложу потом. Я еще хочу принять душ перед дорогой на паром, – сказала она и поцеловала Арта в верхнюю губу – не поцеловала, а прикоснулась, будто проверяя температуру.

– Я тебя люблю, Арти. Поправляйся. Выйди подышать.

– Ты пахнешь кофе и духами, – сказал Арт и приоткрыл глаза.

– Твоими духами, – сказала Айлин.

Он лежал и слушал, как по паркету коридора бежали ее каблучки. Потом поднялся и встал у полуопущенной гардины, наблюдая, как Айлин пересекла городскую площадь, как трепетал на ветру ее тонкий шарф с настурциями. Подождал еще несколько минут, набрал номер рецепции и хрустящим от вежливости голосом спросил, где остановились циркачи. Девушка с рецепции объяснила, что большинство артистов живут в своих фургончиках.

– Но если я не ошибаюсь, они заняли несколько номеров в нашей второй гостинице, «Ваналинна». Это всего в двух кварталах отсюда, – добавила она подпрыгивающим, как на ухабах, голосом.

«Маленький у нас городок», – думал Арт, держа за шнур и вращая допотопную телефонную трубку. Он сполоснул лицо и почистил зубы – уже во второй раз с утра. В настольном справочнике нашел телефон гостиницы «Ваналинна» и автоматически скаламбурил сквозь зубы: «Ваналинна не дает без ванилина».

– Госпожу Зотову, будьте любезны, – сказал Арт.

– У нас никого нет с такой фамилией, – ответил эстонец-портье.

Вытянув Аленину фамилию из какого-то глухого уголка памяти, словно из старой ушанки, Арт сказал:

– То есть госпожу Юнус, пожалуйста.

– Соединяю.

«Сохранила-таки девичью фамилию», – подумал Арт.

Она сняла трубку после пяти долгих гудков.

– Алена, это я.

– Темка…

– Я зайду?

– Конечно.

– Прямо сейчас?

Арт снял футболку, в которой спал, и надел рубашку светло-шалфейного цвета с пуговицами на уголках воротника. В рыночных рядах купил букет ромашек у старой эстонки с темными дряблыми щеками. Он шагал быстро, сжимая в правой руке букет, завернутый в простую бумагу. Поворачивая за угол в сторону Алениной гостиницы, он через плечо оглянулся на площадь.

Номер был на третьем этаже, вверх по узкой лестнице. Дверь в комнату была приоткрыта, но он все же постучал, совсем легонько.

– Алена, – выдохнул он. – Цветы. Тебе.

– Темка, спасибо. Ты мне всегда дарил цветы.

Она подошла к нему, переступив через узкий перешеек комнаты, и опустила руки ему на плечи.

– А Коля где? – спросил Арт, притягивая ее к себе и без стеснения заглядывая под блузку с низким вырезом.

– По делам бегает, – ответила Алена.

– Вот это да – наш золотой мальчик теперь у тебя на побегушках? – спросил Арт, а его пальцы уже нащупывали ее ключицы и крючочки бюстгальтера.

– То бегает, то прыгает. А то вообще сидит в углу, – сказала Алена и поцеловала его в губы. – Я по тебе так соскучилась, Темка.

Стараясь, как в кино, расстегнуть все крючки и пуговки одним ловким движением, Арт думал, что ему уже давно не приходилось никого раздевать – Айлин или приходила в спальню из ванной голая или вообще не снимала бюстгальтер. И одновременно – если можно одновременно думать о двух возлюбленных – он думал об Алене. Яснее всего он помнил ее грудь – пасмурно-облачный цвет неспелой клюквы, вкус сиренево-серых ареол…

Он наконец-то разделался с тремя крючками и положил ладони на ее голую грудь.

– Темка, подожди, я так не могу… Я хочу на тебя сперва посмотреть, – сказала она.

Он молча расстегивал рубаху, продолжая слегка теснить ее к двуспальной кровати, застеленной только с одной стороны. Алена стянула блузку через голову и освободилась от бюстгальтера. Повернувшись к нему спиной, она расстегнула молнию канареечной юбки. Юбка упала к ее ногам, словно разорванный парус. На спине, чуть ниже ее плеч, Арт увидел небольшие шрамы, стянутые посередине наподобие оспин. Алена повернулась к нему лицом и опустила глаза, и он заметил на животе растяжки, сбегавшие вниз, как саламандры. Но эти шрамы и растяжки не только не вызвали в нем отвращения, но возбудили еще сильнее, вызывая к жизни забытую нежность.