class="p">благо была широкая, меблировалась по-старому. Казалось, что в

течение семидесяти лет здесь ничего не менялось. И даже

постояльцы, въезжающие сюда куда чаще обычного, не сыграли

значительной роли в изменении этого давнего консервативного

обветшалого интерьера.

По правой стене комнаты стоял старый диван, присев, Гомозов

ощутил его жесткость и, расположившись поудобнее, начал

разглядывать помещение. Елена непринужденно засмеялась,

наблюдая за ним, и как бы объясняясь, произнесла:

– Не могу поверить, что вы у меня! И вы сами пришли! И даже

не хватаете за руки!

Гомозов почувствовал, что щеки его порозовели и стыдливо

выговорил:

– Мда… Бывало.

Напротив дивана стояло немецкое пианино, чуть

пошарканное, с потертой крышкой. Корпус и ножки его были

украшены вензелями, что придавало музыкальному инструменту

изысканность. В дальнем углу комнаты на старом комоде, на

желтоватой от времени ажурной салфетке стоял патефон. На стенах

гостиной красовались обои с пастельно-розовыми цветами, которые

обвивала блеклая зеленая листва, на полу в центре лежал ковер,

часто украшенный пестрым геометрическим орнаментом.

– Вам тут нравится? – Елена быстро скользнула взглядом по

комнате.

– Да. Неплохо. Будто попадаешь в старые уютные, но

незнакомые годы. Слишком очевидно чувствуешь себя в гостях.

– Это да. Я тут живу уже четвертый месяц. И все равно

ежесекундно ощущаю, что в гостях. Но мне тут нравится. Войдя в

эту комнату, словно перемещаешься во времени. А говорят, это

невозможно… Вот так я и живу, – Елена вдруг уловила особенное

внимание Филолета Степановича к предметам в гостиной и

произнесла: – Весь дом я вам показывать не буду, вы ведь у меня

уже бывали. В кухне, помню, точно бывали, – снова напоминала о

скверном женщина. – А больше тут и смотреть нечего.

– Вы правы, был. В вашей кухне, да и во всем доме, кроме

этой комнаты, я уже был, – на этот раз не показал смущения

Гомозов, хотя едва ли сейчас он мог вообразить интерьер той самой

кухни, помнил ее расплывчато, как в кошмарном сне. – Вы знаете, я

пришел к вам собственно… – он чуть помедлил, – из-за волнения.

Не подумаете чего. Только, умоляю, не подумайте! Человек живет и

каждый день рискует. Ведь в любую минуту, да что там минуту,

секунду с ним может что-нибудь приключиться. А у вас так мало

знакомых… И я…я… – он не договорил, замолк.

– Да, конечно. Я вас понимаю, – опустив голову, поддержала

Елена. – Я вас прекрасно понимаю!

– Вы… Вы ведь так давно не заходили, – все неуверенно

объяснял Гомозов. – И я просто пришел проведать вас.

– Конечно, конечно. Это я уже осознала. Осознала, что

причина вашего визита – вполне обычное человеческое

беспокойство.

На некоторое время все затихло. Все, кроме чуть слышно

свистящего ветра за окнами.

– Ну, раз так, и у вас все в порядке, – приподнимаясь с дивана,

протянул Гомозов. – Может быть, тогда я пойду?..

– Пойдете?! – поспешно проговорила женщина и на мгновение

закусила губу. – Да, да. Идите. Вас никто не держит.

Филолет Степанович встал и неторопливо зашагал к выходу.

– Да что же это такое?! Что же это такое?! – вдруг воскликнула

Елена. – И я вас так легко отпускаю?! Вы, можно сказать, впервые

зашли ко мне, а я вас отпускаю?! Какая дурная из меня хозяйка!

Извините меня. Никакой гостеприимности! – она вскочила и

засуетилась. – Может быть, чаю? Кофе? Кофе с творожными

пончиками? Я больше не пеку этих сердечек из песочного теста,

помните, что вам не понравились. У меня есть пончики, творожные

пончики.

– Я хотел уже идти домой, – пробурчал в замешательстве

Филолет Степанович. – Но… ненадолго, я все же задержусь у вас.

– Тогда пойду, сварю кофе! – оживилась Елена и выбежала

прочь из комнаты. – Я сейчас!

Спустя семь-десять минут кофе в крохотных кружках и

пончики на тарелке уже заманчиво дразнили аппетит, возвышаясь

на потертой крышке пианино, а между Гомозовым и Еленой

возникал разговор в приятельском тоне.

– Что же с вами произошло? – спрашивал Филолет

Степанович, протягивая руку к густо усыпанному сахарной пудрой

пончику.

– Со мной? – переспросила женщина, удивляясь вопросу.

– Да, с вами. С вами, – повторил Гомозов без малейшей

раздражительности.

– А что со мной не так? – Елена провела тонкими пальцами по

волосам и заправила за ухо выбившуюся прядь. – Что-то не так?

– Вы не приходили ко мне две недели и четыре дня, – Филолет

Степанович без смущения откусил выбранный пончик, испачкав

нос в пудре, и теперь жевал, не скрывая удовольствия.

– Ах, вот вы о чем, – она взяла короткую паузу на несколько

секунд и после продолжила: – У меня просто не было времени. А

если честно, я больше не хочу вас беспокоить. И так уже измучила

вас своими визитами. Да, и еще… Мне стало лучше. Зачем же тогда

надоедать другим?

– Ну, и славно, что вам лучше, – грузно выдохнул Гомозов. –

Очень рад за вас.

Елена чуть потянула губы в улыбке и перенесла чашку на стул

поблизости, туда же поставила тарелку с угощеньями и открыла

крышку пианино.

– Вы умеете играть? – тут же спросила она Филолета

Степановича.

– Не то что бы умею…

– У вас красивые руки. Вы умеете играть! – уверенно

произнесла Елена, нисколько не сомневаясь в своей догадке.

– Не думаю, что сейчас это будет уместно.

– Уместно! Играйте! – возликовала женщина, эмоционально

вздернув руку и привстав. Гомозов этим жестом не проникся:

– Боюсь, что я ничего не вспомню. Восемь лет, как я сдал свое

пианино на чугун. Несносный был инструмент. Постоянно

расстраивался. Только на переплавку его. Я бы сдал его и раньше,

но одна женщина не позволяла мне этого. Она любила, когда я

играл.

– Женщина? – присела Елена. – У вас была женщина? То есть

нет. Извините, я просто не правильно выразилась. Конечно, была.

Вы просто не говорили об этом. Что за женщина? Расскажите мне о

ней.

Гомозов смолчал и смерил нахальную собеседницу взглядом.

– Женщина! Женщина! Где вы?! – вдруг пронзительно

закричала Елена. Она будто в поисках огляделась по сторонам и

заглянула под стул. – Ау! Женщина! Женщина, куда вы пропали?!

Филолет Степанович наблюдал за этим представлением с

непроницаемым видом. Когда Елена подняла на него глаза, то едва

не вздрогнула от его серьезного вида и виновато засмеялась.

– Простите меня. Не удержалась, хотела пошутить. Со мной

случаются такие припадки. Это ужасно неприлично, я знаю.

Признаюсь вам, что сейчас это какая-то недозволенная

истерическая ревность, да и вы, хуже того, секретничаете. А мне

ведь очень любопытно. Очень, очень хочется узнать про ту

женщину. Прошу вас, расскажите.

– Поверьте, нечего там знать, – пресек Гомозов.

– Как нечего?! – воскликнула Елена. – Она вас, что, не

любила? А любила только ваше пианино?

– Так именно,