своего зрения.

На что Журкин только покрутил у виска и стал ловить и

собирать с земли листы своего проекта. Собрав их, он отряхнулся,

хоть и был совершенно чист, и зашагал прочь с тяжелым камнем на

сердце, но показным равнодушием.

Гомозову, после удаления мнимого друга, сделалось куда

лучше. Кажется, все начинало становиться в старые рамки и от

этого на душе его сделалось спокойнее.

Однако радость была поспешной. Уже через час у Филолета

Степановича подскочила температура, и он свалился на постель,

чувствуя себя разбитым.

Ничего. Просто нужно укреплять свой иммунитет, и только –

объяснял он себе. Главное, что в голове порядок. А это

разочарование в людях, даже, казалось бы, самых преданных и

близких, пройдет. Никому нельзя доверять, никому нельзя верить,

особенно в нашем испорченном обществе.

Не успел он повернуться на бок и закрыть глаза, как в дверь

постучали. «Никого нет дома!» – мысленно ответил Филолет

Степанович, но этот ответ не принес результатов, и застучали снова,

только громче.

«Прочь! Убирайтесь прочь! Все равно не открою!» – уже

раздраженно бубнил он себе под нос.

Через некоторое время стучать все же перестали, однако,

послышался какой-то подозрительный слабый удар по стеклу, точно

в него бросили камешек. За ним – следующий, и следующий.

Филолет Степанович недовольно фыркнул. Теперь становилось

очевидным, что в стекло теперь бросали камни.

– Что еще! Да они мне так окно разобьют! – разозлившись,

пробормотал Гомозов и, превозмогая слабость во всем теле,

поднялся с кровати.

Встав, он чуть одернул шторку и выглянул в окно, стараясь

оставаться незамеченным. Но за окном пристально следили,

поэтому, как в нем завиделось движение, присутствие Гомозова

было рассекречено. Зато теперь и для самого Филолета

Степановича не было секретом, кто пришел к нему. «Снова она!» –

нервно подумал мужчина, и колени у него дрогнули.

В окне же воскликнули, и не послышалось ли, с невероятной

радостью:

– Филолет Степанович, я так и знала, что вы дома! – не

послышалось, с радостью: – Вы ведь дома!

Гомозов пугливо отдернулся от окна.

– Филолет Степанович я вас видела! Что за прятки! Ей Богу,

как маленькие дети! Открывайте! Я вас видела и наверняка знаю,

что вы дома!

– Вам показалось! Уходите! – громко крикнул Гомозов, не

приближаясь к занавеске.

– Откройте! Я все равно не уйду! Так и буду бросать камни! А

вот тут как раз есть один, побольше… Щас я его…

– Какая наглость! – воскликнул Филолет Степанович и

рассерженно отодвинул шторку, чтобы наладить зрительный

контакт с пришедшей, – я не хочу вас видеть! Убирайтесь!

Убирайтесь прочь! Мне нездоровиться!

– Чепуха! Открывайте! – дама стояла на своем. – Ан, нет,

подождите! Подождите! Все-таки этот замечательный

булыжничек… мне кажется, он будет в самый раз к вам в окно!

– Это шантаж! Ненормальная! – воскликнул Гомозов,

вцепившись за голову.

– Сейчас, сейчас… Подождите… – женщина уже

приподнимала увесистый камень среднего размера на плечо.

– Остановитесь! Остановитесь! – взвизгнул Филолет

Степанович. – Я сейчас вам отрою. Открою! Только бросьте его на

землю! – и он тяжело, но поспешно зашагал к двери.

– А я ведь пришла извиниться! – сказала Елена, как только

оказалась на пороге.

Филолет Степанович пустил ее в дом. Его оправданием было

то, что он чувствовал слабость и нуждался в том, чтобы хотя бы

присесть.

– Вам действительно нездоровиться?! – озадаченно

выговорила женщина, вглядываясь в лицо Гомозова.

– Нет, я прекрасно себя чувствую, – пробурчал Филолет

Степанович с равнодушной интонацией. – С особым нетерпением я

ждал гостей.

Елена ничего на это не ответила, только веселость на ее лице

поплыла и постепенно испарилась.

– Если хотите, то вскипятите чая, – сказал, наконец, Гомозов

после длительной паузы.

– Конечно! – вдруг оживилась Елена. – Сейчас поставлю!

Прямо сейчас поставлю! Как же я забыла?! Как я могла забыть?! Я

же принесла с собой печенье, в знак извинений! Только сегодня

испекла! – она порывисто схватила свою сумку, достала из нее

бумажный пакет с выпечкой и высыпала содержимое в пустую

пиалу, что тоскливо красовалась на столе.

– Как мило, – без энтузиазма проговорил Гомозов, увидев

печенье из песочного теста с прослойкой из вареной сгущенки в

форме сердец, и тут же в голове у Филолета Степановича появились

щелчки мигрени, и он облокотился на спинку кресла.

– Я поставлю чайник! – сообщила женщина, вскочив со стула,

и побежала на кухню. – Вам обязательно нужно выпить горячего, у

вас очень нездоровый вид.

Да, да, теперь осталось только залить все это сырым кипятком,

просто средневековая казнь какая-то, подумал про себя Гомозов и

уязвлено отвернулся к окну, но потом вдруг опомнился и кинул

женщине в кухне:

– Не вздумайте воровать мое столовое серебро! Учтите, я

знаю, где вы живете!

– Не переживайте! – негромко послышалось в ответ. – У вас

тут только алюминий! Я проверяла!

Моя ложечка. А как же моя серебряная чайная ложечка? –

подумал коротко Филолет Степанович. – Не заметила? Выходит не

заметила.

Через несколько минут Елена уже шла из кухни с двумя

кружками чая.

– Вот, пожалуйста, попейте, вам станет легче.

– Легче?

– Да, легче. При этом, яду вам не подсыпала.

Гомозов недоверчиво смерил женщину взглядом и принял

кружку.

– Вы извините меня, – проговорила Елена, – я действительно

перед вами виновата. Ворвалась тогда к вам в дом, наговорила

невесть чего… И потом еще и обвинила вас, именно вас, а не себя, в

том происшествии, когда вы схватили меня за руку. Я только потом

поняла, что вас напугала этими своими угрозами и суицидными

мыслями. Глупости все это. Приношу искренние извинения. Но

тогда, в первый раз, как я пришла к вам, мне действительно была

нужна помощь, был нужен собеседник. Понимаете, друг! Именно

друг!

Гомозов недовольно причмокнул.

– Нет, не подумайте, – вновь заговорила Елена, но уже

быстрее. – Не подумайте… – Я не предлагаю вам ничего, кроме

дружбы. Поверьте! Я не буду вас обременять. Если только чуть-

чуть. Но поверьте, это незначительно. Мне ведь просто нужна

помощь. И я не задену свое самолюбие, так настойчиво прося ее у

вас. Вы мне показались особенным.

Филолет Степанович недоумевающе посмотрел на нее.

– О какой помощи вы говорите? Я вас не совсем понимаю.

– О незначительной. Я же говорила.

– О какой?! – он напряг все свое внимание, всматриваясь

женщине в лицо.

– Разрешайте мне иногда беседовать с вами. Иногда. Мне

нужен собеседник, друг.

– Что?!! Вы опять за свое?! – вспыхнул Гомозов. – Что я вам

пастырь какой, беседы с вами разводить?! И вот, что я вам скажу на

это: идите вон с вашими просьбами, и заберите ваше печенье! Не

видите, мне нездоровится!

– Вижу! – ответила женщина. – Судя по всему, вам давно не

здоровится!