Не выдержав этой пытки, Мусса выгнулся ей навстречу, загоняя себя до упора в ее тело и вцепившись в ее гладкие бедра. Его голова откинулась назад, ударяясь о подголовник водительского кресла, и вверх вырвался громкий крик дикого торжества, смешавшись с грохотом окружающей стихии.

Мусса вернул свой отяжелевший взгляд к прекрасной груди Элоди с отвердевшими коричневыми сосками, которые, дразня, двигались прямо у его рта. Втянув один из них, он стал перекатывать его языком и зубами, тут же почувствовав, как сократились внутренние мышцы Элоди, сдавливая его внутри до боли в ответ на его немилосердную ласку. Зарычав ей в грудь, Мусса резче послал свои бедра навстречу движениям Элоди, наслаждаясь тем, как ее нарастающие хриплые стоны и вскрики формируют огненный шар, готовый упасть вниз по его позвоночнику прямо к его сжавшимся яйцам.

Их движения становились все более быстрыми и рваными. Мусса уже давно не мог сдерживать собственных стонов, прорываясь мощными толчками к столь желанной разрядке. Тело Элоди стало живой пружиной в его руках и сжало его повсюду. Руки на его плечах, бедра, обхватывающие его собственные, и лоно, принимающее его в себя до предела. Все вдруг напряглось, выжимая его оргазм, швыряя его в наслаждение так сокрушительно, что Мусса захлебнулся в своем крике. Неистовство шторма, выворачивающего его сейчас наизнанку, опустошая до дна, слилось с отчаянным наслаждением, что текло через его кожу от Элоди, и безумством окружающего мира. Машина сотрясалась от раскатов грома и резких ударов ветра, а их переплетенные тела дрожали, не в силах оторваться друг от друга и прервать этот поток раскаленного совершенства, накатывающий снова и снова.

– О Господи! – спустя время простонала Элоди, обмякая на нем, словно лишившись костей.

– Да-а-а, сладкая! Я думал, что не переживу этот оргазм. У меня такого еще не было, – прохрипел Мусса.

– Ну, не преувеличивай. Мне, конечно, очень приятно, но что-то верится с трудом. При твоем-то послужном списке, – Элоди усмехнулась ему в грудь.

Мусса отстранил ее от себя, чтобы посмотреть в глаза.

– Элоди, я не склонен врать женщинам. Если мне не нравится, я, конечно, промолчу, не совсем же я законченный козел, чтобы ранить чувства женщины и внушать неуверенность в себе. Но если я говорю тебе, что при всем моем, как ты говоришь, «послужном списке», мне ни с кем не было ТАК хорошо, то это именно то, что есть на самом деле. Вот уж не знаю, что в тебе такого особенного, но я буквально умираю от удовольствия. И хочу тебя так сильно, что не способен думать больше ни о ком другом.

– Я рада, – ответила Элоди, улыбаясь.

– Ты рада? И это все? – поднял Мусса одну бровь. – Не скажешь мне в ответ, что я был неподражаем, лучше всех, кто у тебя был, и ты готова целовать землю, по которой я хожу, и поклоняться моему члену круглые сутки?

– А тебе бы хотелось такое слышать от женщин? – рассмеялась Элоди.

– Ну конечно! Я ведь обычный самовлюбленный самец, и мне нравится слушать восхищенные вздохи женщин о моих непревзойденных талантах в постели. Особенно ту часть, что касается моего члена.

– Это не твой талант. Это благосклонность природы, щедро тебя одарившей! – толкнула его в грудь женщина.

– Природа природой, но, признай, я прекрасно владею тем, что она мне дала, – и Мусса, хитро ухмыльнувшись, толкнулся своими бедрами вверх, приподнимая Элоди и привлекая внимание к оживающей под ней плоти. – Так ты намерена меня хвалить или нет? А то будешь ответственна за то, что я стану неуверенным в себе, вечно ноющим слизняком и импотентом.

– Ну, тогда, конечно, похвалю. Так, что там по списку? Первое – ты действительно был неподражаем, мне нравится то, каким диким делает тебя желание. И мне очень льстит думать, что я к этому тоже имею какое-то отношение.

– Ты издеваешься, да? Думаешь, если бы я тут тихо сам с собою стал бы этим заниматься, у меня бы так крышу снесло? Ну уж нет, сладкая, это целиком и полностью твоя заслуга и вина, между прочим. И кстати, сам с собою я этим лет с пятнадцати не занимаюсь.

– Боже, какие интимные подробности! – Элоди еле сдерживала смех. – Так что, я продолжу тебя хвалить или уже достаточно?

– Продолжай, – по-барски кивнул Мусса.

– Так, второе. Ты на самом деле лучше всех, кто у меня был. Правда, польстит ли тебе, что ты лучший из двух, я не знаю, – Мусса в удивлении поднял брови, но промолчал. – Третье. Целовать землю я считаю несколько негигиеничным, ты не находишь? Но готова целовать любые части твоего тела, часто и подолгу.

На эти слова Элоди и картинки, вспыхнувшие в его воображении, член Муссы тут же среагировал, дернувшись и подняв неугомонную голову, вызвав у него стон.

– И последнее. Прости, но поклоняться твоему члену круглые сутки я не могу, у меня такой возможности нет. Но время от времени это, я думаю, возможно. Ты в каком виде поклонение принимать готов?

Мусса подался вперед и укусил Элоди за нижнюю губу, заставляя вздрогнуть и застонать.

– Наглая дразнилка! – прошипел он и протолкнул свой язык в ее горячий рот.

Поцелуй сразу стал неистовым и агрессивным. Они стонали и ударялись зубами, сплетаясь языками, воспламеняясь опять так быстро и сильно, словно и не утолили только что первую жажду.

Схватив Элоди за волосы, Мусса оторвался от ее губ и прорычал:

– Перебирайся на заднее сидение! Сейчас же! – в его яростном приказе звенел едва сдерживаемый неутолимый голод.

Стихия снаружи продолжала бросаться на одиноко стоящую в поле машину, стегая ее жесткими плетьми дождя и толкая яростными порывами ветра. Молнии освещали переплетенные в неистовой страсти влажные тела, а гром силился заглушить стоны и прерывистый шепот, но у него ничего не выходило.

Для двоих заключенных в жарком замкнутом пространстве не существовало сейчас внешнего мира. Были лишь прикосновения и поцелуи, влажные и бесстыдные. Было требовательное вторжение и мягкая капитуляция, что, нежно обволакивая, утягивала агрессора в собственный плен, отдавая все, что он хотел получить, но требуя в ответ еще больше.

Дождь утих только к утру, и Мусса и Элоди лежали, тесно прижавшись друг к другу обнаженными телами, и наблюдали, как чуть светлеет окружающий машину воздух, медленно проникая в их личное пространство, давая понять, что пора возвращаться в реальный мир.

Они одевались молча, хотя Мусса испытал острое желание сказать Элоди, как же ему не нравится то, как скрывается ее восхитительная кожа под тканью платья от его жадных глаз. Странное состояние полной пресыщенности и расслабленности и при этом тревожного ожидания чего-то гнали из его мозга естественную после такого марафона сонливость. Было ощущение чего-то важного, что творится в окружающем мире и внутри него самого прямо сейчас, но уловить смысл происходящего ему не удавалось.

Остановив джип перед двором Элоди, Мусса посмотрел на женщину и поморщился от того, что почему-то в груди противно заныло.