– Хорошо, – сказал он из темноты.

Высший балл за попытку, подумала я. Джун Яновски гордилась бы мной.

«Уже идут» – похоже, весьма относительный отрезок времени. Нервы мои звенели от напряжения, казалось, прошла бездна времени, прежде чем люстра под потолком неистово дернулась – и вспыхнула. Свечи снова были новыми и высокими. Бабушка говорила, что поджигание предметов на расстоянии – сравнительно простой трюк, объяснявший большое количество пожаров во время Войн; но дома-то уже готовы, их не нужно предварительно строить. Двухсекундного шума мне хватило, чтобы подавиться криком, заставить себя сидеть на месте – ноги скрещены, руки свободно лежат одна на другой, ладони развернуты вверх и открыты. Я сомневалась, что смогу кого-либо обмануть, но, по крайней мере, я пыталась.

Их было двенадцать. Я не считала прошлой ночью, поэтому не знала, стало ли их больше или меньше. Я узнала заместителя Бо и того, кто был моим вторым конвоиром. Говорят, будто вампиры все на одно лицо – но это неверно, они похожи друг на друга не больше, чем схожи между собою обычные люди. Много ли живых людей, помимо персонала в убежищах, видело достаточно вампиров, чтобы судить? Эти двенадцать были все тонкие и гибкие на вид – единственная их общая черта. Но, конечно, все они были вампирами, пахли, как вампиры, двигались, как вампиры, и, останавливаясь, застывали неподвижно, как вампиры.

– Бо сказал, что ты будешь держаться до конца, лишь бы позлить его, – сказал заместитель. – Бо понимает тебя.

Он напуган, подумала я. «Бо понимает» должно было звучать оскорблением, но вампир с задачей не справился. Потом я подумала, что, наверно, все выдумала. Голоса вампиров так же далеки от человеческих, как движения, и так же непроницаемы, как их лица. Черт, я даже не могу отличить по голосу вампира-мужчину от вампира-женщины. Откуда мне знать, как страх меняет вампирские голоса? Если вампиры вообще способны бояться. Но мысль пришла опять: он напуган. Я вспомнила, с какой неохотой вели меня сюда прошлой ночью. «Покончим с этим», – сказал тогда помощник Бо. Я вспомнила, как они не хотели приближаться к своему «гостю». Как говорили все больше от двери, куда цепь не достала бы. Как конвоир бросил меня и бежал, когда понял, что друзья уже далеко.

– Впрочем, в своем ли она уме, Конни? Ты же знаешь, если додержать их до безумия, становится сложнее, и кровь не так сладка. Бо это весьма огорчает – как, уверен, и тебя. Но таковы люди. Ты ведь не хотел бы впустую потратить то, что мы тебе принесли, не так ли?

Они все стояли как раз за люстрой, то есть не доходя до середины комнаты. Развернулись неровным полукругом. Начав говорить, помощник Бо скользнул на шаг к нам. Остальные развернулись чуть шире. Мое бедное изнуренное сердце билось отчаянно, безнадежно, готово было выпрыгнуть через глотку. Они напомнили мне человеческую банду, припершую жертву к стене; и, как бы они ни опасались «гостя» Бо, их было двенадцать на одного, и этот один был прикован к стене цепью, сплошь усеянной знаками-оберегами. Я ничего не могла с собой поделать. Я подобрала под себя вытянутые ноги. Хотелось скрестить руки на груди, но я напомнила себе, что это бесполезно – как и подбирание ног, и пошла на компромисс: оперлась на одну руку, оставив другую на коленях. Я сумела не сжать ее в кулак, хотя это было нелегко. Вампиры – все, кроме сидящего у стены рядом со мной – медленно, без видимой цели скользнули на шаг вперед. Я так сильно прижалась спиной к стене, что заболел позвоночник. Хотела бы я знать, что происходит – почему Бо с его гостем давние враги? Но, даже если бы я знала, чем это могло мне помочь? Мое настоящее желание – выбраться отсюда живой – похоже, не значилось в списке возможностей. Так что можно было отвлекаться на желание знать, что происходит.

Они не хотели подходить слишком близко, но все же сокращали дистанцию. Я не могла придумать ни единого повода считать это хорошей новостью.

Я опять пропустила их приближение. Вампиры же… Я услышала голос помощника Бо, слова как будто приходили из другой вселенной:

– Возможно, тебе нужно немного помочь, Конни. Слова были сказаны – кажется – на человеческой скорости. Вероятно, они хотели, чтобы я их слышала. Во Вселенной, где находилось мое тело, меня подняли, и что-то острое полоснуло поперек груди, прямо под ключицами, над вырезом моего платья. Затем меня швырнули на пол, я ударилась лицом обо что-то твердое, почувствовала соленый вкус на губах и услышала:

– Раз уж тебе, похоже, не нравятся ноги, – и снова гоблинское хихиканье, как прошлой ночью.

Банда исчезла.

А я лежала на коленях у своего собрата по несчастью. Порез на груди нанесли так быстро, что он только сейчас начинал болеть. Порез… Рана кровоточила, кровоточила, свежая теплая красная кровь лилась, а рядом – изголодавшийся вампир. Я почувствовала его руки на своих обнаженных плечах…

Я рванулась прочь с хорошей для простого человека скоростью. Он выпустил меня. Я рухнула на колени, поскользнулась на своей красной юбке, рванулась вперед, чувствуя кровь между пальцами – капли на полу, кровавая дорожка, озеро крови; кровь текла и из губы, заливая подбородок.

Конни до сих пор не двигался. Но в этот раз, когда я почувствовала на себе его взгляд, пришлось оглянуться. Пришлось посмотреть ему в глаза, зеленые, как изумруды, как камни в бабушкином изуродованном кольце…

«Ты можешь остановить меня или любого вампира, если твоя воля достаточно сильна».

Мои руки сами собой опустились – упали – с груди. Я наклонилась вперед и собралась ползти к нему, стоя на коленях в собственной крови. И я поползла к нему, размазывая кровь по полу. Брызги моей крови виднелись на его обнаженной груди, на руке, той, что со шрамом. Не смотри. Смотри. Смотри в его глаза. Глаза вампира.

«…Если твоя воля достаточно сильна».

Отчаянно пыталась я думать о чем-то – о чем угодно – о кольце бабушки, цвета этих глаз. Бабушка. «Солнечный свет – твоя стихия!» Но здесь тьма, тьма, слегка разбавленная светом свечей. Свечи здесь лишь затем, чтобы мои слабые человеческие глаза проще притягивались к гипнотическим вампирским глазам. Но я вспомнила свет, настоящий свет, свет дня, свет солнца. «Эй, Светлячок!» Я Светлячок. Светлячок – мое имя.

Я вспомнила песню, которую пел Чарли:

Ты мое солнышко,

Мой единственный светлячок…

Я услышала, как он поет эту песню. Нет, как я пою эту песню. Слабым, срывающимся голосом, без какой-либо различимой мелодии. Но это был мой голос.

Свет в зеленых глазах погас, и я упала назад, как если бы меня отшвырнули. Я отвернулась и забилась в свой угол. Укрылась одеялом с головой и затихла.

Должно быть, я опять заснула. Глупо. Неужели я сделала это в здравом уме? Наверное, в обморок упала. Я очнулась неожиданно, зная, что сейчас 4:00 и пора идти печь булочки с корицей. Но в этот раз, очнувшись, я сразу же поняла, где нахожусь. Все тот же бальный зал, все та же цепь.

Я до сих пор была жива.