К телефону подошла тетка. Она вроде бы не узнала Митю и спрашивала: «Кто? Не слышу…» — чем довела Митю уже сразу, чего и добивалась.

Нэля сердито сказала: «Не мог попозже позвонить?»

Митя сразу же переключился на Спартака, их встречу, воспоминания и как он вдруг взглянул на часы и… В общем, как-то оправдался.

А тут и сам Спартак помог, взял трубку и сказал:

— Нэличка, привет, любовь моя! Прости меня, что Митюшу заболтал, мы только о тебе и говорим! Ей-богу, правда! Да ты не смейся! — так оно и есть… — и передал трубку Мите. После разговора со Спартаком Нэля уже была по-другому настроена и нормально спросила:

— Ну, как?

Он перебил ее:

— Как у вас? Как мама?

— Маму перевели в палату. Конечно, все болит, но ей лучше, и врач оптимистически настроен. Она очень расстроилась, что ты уехал… Но я объяснила. Ну, как там? — опять повторила она.

Митя набрался духу, а так как в голове уже довольно сильно шумело, то он провел беседу блестяще. Сказал, что с утра торчал в конторе, никто его не принял, не успели, теперь, видите ли, — завтра… Но завтра вроде бы точно. Он сразу же — честное слово! — ей позвонит.

На что она ответила, что они с Митей завтра улетают в Киев.

— Тогда я сначала к маме и потом к вам… — сообщил радостно Митя, думая, что как-нибудь он еще потянет время…

Нэля не обрадовалась этой оттяжке, но ничего не сказала: мать ведь и дела! Все это не шутки. Спартак ее порадовал. Во-первых, Митька не один болтается, во-вторых, Спартак очень хорошо относится к ней и как будто бы не изменился. В общем, в семье все было в порядке.

А Митя, несколько расслабившись от выпитого и того, что все обошлось благополучно, смеясь, потер руки и сказал:

— А теперь, Спартачище, давай выпьем за исполнение наших заветных желаний!

И чтоб судьба была к нам милостива.

Спартаку не очень понравился этот неясный тост, он-то думал, что Митя скажет то, о чем думал он: выпьем за Нэлю — лучшую из жен! И за Митеньку, продолжение рода…

Но Митя, хитро посверкивая глазами, сказал то, что сказал. Спартак выпил с ним, снова наполнил бокалы и произнес торжественно:

— За Нэлю, — лучшую из жен!

Митя как-то смутился и быстро ответил:

— Да, да, конечно. Конечно, за Нэлю! — И, выпив, таинственно сообщил: — У нас дочка будет.

Спартак даже вскочил со стула: — Митька — молоток! А откуда вы знаете? Там просветили ее?

Митя отмахнулся:

— Нет, мы здесь только узнали! Но будет дочка, я точно знаю, потому что мы с Нэлькой очень хотим девочку!

Спартак спросил вдруг:

— Скажи, Митюха, честно, ты Нэльку-то любишь?

Митя задумался. Ответил:

— По-своему, — да, а что?

Спартак посмотрел на него пьяными и ставшими злыми глазами и сказал:

— Не сильно ты любишь! По-своему!.. Это что такое значит? Как это — «по-своему»? Любишь — значит, любишь, и все, и конечно — по-своему… А ты не так сказал… Знаешь, я за твою Нэльку кому хочешь глотку перегрызу… — Он помолчал и тяжело сообщил: — И тебе тоже, если будешь ее обижать. Поклянись мне, Митюша, — вдруг слезно попросил он, — что ты ее не будешь больше унижать и обманывать! С какими-то там Беатриксами и прочими… Надо же, даже в Америке бабу себе оторвал! Ну — ходок ты, Митька, я такого за тобой не знал, нормальный ты был парень. Поэт! Музыкант! А теперь что выходит?! — Спартак закручинился.

Митя почему-то обиделся. И объяснил ему:

— Я в жизни — поэт, понял? Необязательно стишки каждый день строчить! Да, Нэльку я люблю, но как женщина она мне надоела! Ты это можешь понять? Всегда одно и то же — скучно! А мадам Беатрикс — совсем другая… Или еще там… — он заткнулся, так как понял, что очень близко подошел к раскрытию своей великой тайны, которая называлась ВЕРА.

— Дурила ты, Митька, — пробормотал Спартак, — когда человека любишь, он каждый день для тебя новый… А когда — нет, тогда, конечно, надоест хуже горькой редьки. И чего тогда ты ей девку заделал? Раз не любишь? — спросил Спартак удивленно.

…Ну что такому простому, как хозяйственное мыло, парню отвечать? Что объяснять?..

— Понимаешь, я детей люблю и хочу, чтобы их было много! А потом, старичок, мы ведь уже под уклон пошли…

Спартак прошептал:

— А я еще даже не женатый… Нравится одна девица, да к ней на кривой кобыле не подъедешь, вся из себя… Работает у нас в АПН… А ведь я обыкновенный, не то что ты — красавец и интеллектуал!

Спартак совершенно честно считал Митю и красавцем, и глубоким интеллектуалом…

— Тебе любая девка поддастся. Слушай, Мить, ты, наверное, там стихов кучу написал? — неожиданно перешел он на другую тему.

Опять — стихи! Вера, теперь Спартак. Митя уже знал, как отвечать на такие вопросы: назойливые и неприятные.

— Да, — ответил он, — кучу написал, но они не здесь. Они в Киеве, в Нэлиных вещах, так получилось глупо…

— А наизусть? — настаивал Спартак, — неужто ничего не помнишь?

— Спьяну? Конечно нет, все перепутаю.

— Жалко, — покачал головой Спартак, — так мне хотелось твои стихи послушать! У меня ведь они все есть! И «Юность» та есть, где твоя подборка с портретом. Ты мне подпишешь?

— А как же! — вроде бы возмутился Митя. — Конечно, подпишу!

У Мити самого была лишь верстка стихов — он тогда уехал и канул, номер журнала вышел без него. Ему правда пообещали, что оставят, пусть кто-нибудь из друзей заберет… Он никого не попросил: попросту забыл, замотался — впереди светил Нью-Йорк…

Спартак еще добавил совсем уже пьяно:

— Я ведь твои экземпляры взял, десять штук. Только один номер себе отобрал, а так — целенькие, девять штук. Я завтра тебе могу принести…

…Завтра, подумал Митя, что будет завтра?.. Завтра, то есть уже сегодня, приезжает Вера, и наверное, для Спартака и журналов не останется времени. А что, если рассказать Спартаку про Веру?..

Но тот уже дремал, кинув себя на диван и подложив под голову подушечку-думку.

Митя посмотрел на него, понял, что и сам хорош, и побрел в спальню.

Головы у них поутру болели страшно. Спартаку к десяти надо было на работу, Мите — к двенадцати привести себя в нормальный вид.

На прощание договорились, что, как только приедет Нэля, Митя звонит Спартаку и они встречаются.

— Звони и ты, — сказал Митя, — я ведь могу и не дозвониться, ты на работе, а я пока вольный стрелок…

— Ладно, — пообещал Спартак и вдруг обнял крепко Митю, сказав: — Дурак ты, Митька, а я тебя люблю, — засмеялся, чтобы не выглядеть сентиментальным, и добавил: — С детства.