Даже солнце не хотело меня греть, оно спряталось за большим облаком, проплывающим над головой. Я поводил плечами, возвращаясь в одиночество своих грез. Не знаю, сколько времени прошло, но вдруг я отчетливо услышал, как мамина машина возвращается в гараж. Сидение на камнях подошло к концу. Интересно, что она сейчас для меня придумает? Я отчаянно молился, чтобы мама не устроила мне «газовую камеру». Она крикнула мне из гаража, чтобы я шел в дом. Мама ждала меня в ванной, и я понял, что мои самые страшные ожидания оправдались. Я начал глубоко дышать, зная, что вскоре свежий воздух мне очень пригодится.

Но, к своему удивлению, я не заметил ведра и бутылок с жидким аммиаком. «Меня что, не буду наказывать?» — подумал я. Рано радовался. Я исподлобья наблюдал, как мама открывает кран с холодной водой. Странно, но к горячему она даже не притронулась. Когда ванна начала наполняться, мама приказала мне снять одежду и лезть в воду. Я послушался, хотя от страха у меня дрожали руки.

— Глубже! — прикрикнула мама. — Твое лицо должно быть под водой, вот так!

Она перегнулась через край ванны, схватила меня за шею двумя руками и опустила мою голову на дно. Я инстинктивно начал брыкаться, отчаянно пытаясь выбраться из воды и вдохнуть. Но мама держала слишком крепко. Я открыл глаза под водой и увидел, как пузырьки воздуха срываются с губ и устремляются к поверхности, когда я пытаюсь кричать. Я мотал головой из стороны в сторону, а они становились все меньше и меньше. Я начал слабеть. Наконец я отчаянно рванулся и схватил маму за плечи. Наверное, мои пальцы сильно впились в ее тело, потому что она меня отпустила. Посмотрела сверху вниз, пытаясь восстановить дыхание.

— А теперь держи голову под водой, иначе в следующий раз я тебя так быстро не отпущу!

Я послушно погрузился в воду, так, что ноздри еда выступали над поверхностью. Я чувствовал себя как аллигатор в болоте. Когда мама вышла из ванной, я понял, что она задумала. Вода в ванне была нестерпимо холодной, мне казалось, будто я лежу в морозилке. Я так боялся мамы, что не шевелился и продолжал держать голову под водой.

Шли часы, у меня начала сморщиваться кожа. Я не решался прикоснуться к самому себя, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Время от времени я высовывал голову ровно настолько, чтобы иметь возможность слышать. Если кто-то шел по коридору мимо ванной, я тут же погружался обратно в ледяную воду.

Обычно этим «кем-то» был Рон, Стэн или Рассел. По дороге в свою комнату они иногда заглядывали в ванную, чтобы воспользоваться туалетом. Братья искоса смотрели на меня, качали головой и отворачивались. Я пытался представить, что меня тут нет, но мне было так холодно, что даже фантазии не спасали.

Перед тем как семья села ужинать, мама зашла в ванную и крикнула, чтобы я вылезал и одевался. Я немедленно выскочил и схватился за полотенце.

— Ну уж нет! — взвизгнула она. — Нечего вытираться, так одевайся!

Я без колебаний сделал все, как она сказала. Пока я бежал на задний двор — именно туда меня отправила мама, — одежда на мне промокла до нитки. Солнце уже садилось, но половина двора еще была достаточно освещена. Я постарался усесться так, чтобы попадать под солнечные лучи, но мама приказала мне перебраться в тень. Так что я сидел в самом углу заднего двора в позе «военнопленного» и дрожал от холода. Я мечтал о нескольких секундах тепла, но мои шансы хоть немного обсохнуть таяли с каждой минутой. Через окно я слышал, как члены «семьи» передают друг другу тарелки, полные еды. Иногда до меня доносились смех и веселая болтовня. Поскольку отец был дома, мама обязательно приготовила что-нибудь вкусненькое. Я хотел повернуться и посмотреть, как они едят, но не осмелился. Я жил в другом мире. И не заслуживал даже искоса глядеть на хорошую жизнь.

Ледяная ванна и темный угол во дворе вскоре стали обычным наказанием. Когда я лежал в холодной воде, мои братья приводили друзей, чтобы те посмотрели на меня. Их друзья насмешливо спрашивали:

— Что он на этот раз натворил?

А братья чаще всего пожимали плечами и отвечали:

— Не знаю.

Осенью начались занятия в школе, и я получил временную передышку. Первые две недели уроки вела замещающая учительница, поскольку постоянная болела. Временная учительница была моложе других преподавателей и оказалась более терпимой и снисходительной. В конце первой недели она раздала мороженое тем, кто вел себя хорошо. В тот раз я ничего не получил, но потом стал стараться и в следующую пятницу меня тоже наградили. Новая учительница ставила нам кассеты с популярными песнями и пела сама. Она нам очень нравилась. В конце учебной недели я не хотел уходить из школы. Когда остальные ученики уже покинули класс, она наклонилась и сказала, что мне придется пойти домой. Учительница знала, что я проблемный ребенок. Я сказал, что хочу остаться с ней. Она обняла меня, а потом поставила песню, которая нравилась мне больше всего. После чего я наконец ушел. Я задержался в школе, поэтому домой бежал быстрее обычного, чтобы успеть с делами по хозяйству. Когда я закончил с уборкой, мама отправила меня на задний двор — сидеть на холодном бетоне.

В ту пятницу я смотрел на плотную серую дымку, скрывшую солнце, и беззвучно плакал. Замещающая учительница была так добра ко мне. Она обращалась со мной, будто я был настоящим человеком, а не куском мусора, валяющимся в грязи. Я сидел, жалел себя и думал, где она сейчас и чем занимается. В тот момент я не понимал, что немножко влюбился.

Я знал, что сегодня вечером я останусь голодным — и завтра тоже. Папы не было дома, так что впереди меня ждали ужасные выходные. Я сидел в холодных сумерках на бетоне и слышал, как мама кормит братьев. И мне было все равно. Я закрывал глаза и видел улыбку нашей новой учительницы. В тот вечер меня согревали воспоминания о ее красоте и доброте.

В октябре моя жизнь превратилась в сущий кошмар. Я не мог добыть еду в школе и стал легкой добычей для всяких задир, которые для забавы колотили меня и всячески издевались. После уроков я бежал домой и там засовывал два пальца в рот, чтобы мама могла проверить содержимое моего желудка. Иногда она разрешала мне приступить к работе сразу после осмотра. Иногда наполняла ванну ледяной водой. А если была в очень хорошем настроении, то устраивала мне «газовую камеру». Когда маму утомляло мое присутствие, она отправляла меня косить газоны, но сперва задавала хорошую трепку. Несколько раз она порола меня собачьей цепью. Было ужасно больно, но я стискивал зубы и терпел. Хуже всего было, когда она била меня по ногам палкой от метлы. Иногда после этого я лежал на полу, не в силах пошевелиться от боли. И потом я шел вниз по улице, толкая перед собой старую газонокосилку, пытаясь заработать деньги для той, которая только что так жестоко со мной обошлась.

Наконец пришло время, когда даже присутствие отца перестало приносить облегчение: мама запретила ему видеться со мной. Надежда на то, что моя жизнь изменится, таяла с каждым днем. Я думал, что останусь маминым рабом до самой смерти. Моя воля слабела, сил бороться уже не было. Я перестал мечтать о том, что Супермен или другой воображаемый герой придет и спасет меня. Я уже понял, что папины обещания вернуться и забрать меня были ложью. Я перестал молиться и думал лишь о том, как дожить до конца дня.