Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ей больше не хочется есть.
Жюли устало опускает в карман яблоко, прощается с сидящим в кресле студентом — и вдруг понимает, что он крепко спит. Она подходит к нему и замирает. Он бос, и его ноги покрыты мелкими шрамами.
В ее мозгу раздается сигнал тревоги.
Она снова садится за стол и достает мобильный телефон. Люк Грэхем не отвечает, тогда она звонит Каплану.
— Это Жюли Рокваль. Вы сейчас далеко от кататоника?
— Ну, не очень, как раз иду посмотреть его. А что?
— Вы не могли бы посмотреть его ноги и сообщить мне, нет ли у него порезов или заноз?
Каплан в расстегнутом белом халате буквально летит по коридору.
— Сообщу, как только дойду. Еще пару минут. Сейчас…
В палате кататоника Каплана ждет все та же картина: каменная статуя. Интерн приподнимает простыню над неподвижными ногами.
— Ну вот, смотрю на его ноги. Ничего. Никаких шрамов. А нет, какие-то старые следы, им, наверное, уже много лет. А почему вы спрашиваете?
— Потому что, если бы он шел по улице босиком, то обязательно бы поранился — там всюду камни, осколки стекла… Тем более что он, скорее всего, прибыл издалека, ведь никто из местных его не опознал.
— И о чем это говорит?
— Что он не пришел сам. Кто-то его нарочно там оставил.
— Оставил? Как это понимать? Вы думаете, что… что кто-то сначала пытал его, а потом подбросил нам в качестве мрачного подарка? Ох… подождите пару минут…
Каплан хмурится. Пациент двигает челюстью, словно хочет заговорить.
— Такое впечатление, что он реагирует. Он пытается… что-то сказать.
Изо рта больного вырываются икающие звуки. Звуки, складывающиеся в слово, а потом снова наступает тишина. Интерн продолжает:
— Жюли, не знаю, поможет ли это вам… Мне кажется, что я разобрал какое-то имя. Баншар, Даншар, Бланшар… да, скорее всего, Бланшар.
— Он, несомненно, пытается сказать нам, кто он такой. Спасибо вам огромное. И главное, держите меня в курсе малейших изменений.
Она отключает телефон, подносит руку ко лбу. Внезапно раздается голос, от которого она подскакивает:
— Жалко, что вы уже поели. Разве мы не условились встретиться?
Жюли поднимает глаза. Люк Грэхем ставит на стол поднос и садится напротив нее. Она искренне улыбается.
— Вы же отклонили мое предложение. Под предлогом, что у вас «много работы».
— Ах да, извините.
Жюли смотрит на часы. Люк накручивает спагетти на вилку и говорит:
— А у вас сейчас много работы?
— Вчера в травматологию доставили шестнадцатилетнюю девушку… Хотела покончить с собой, потому что, по словам подруги, ее вроде бы изнасиловал отчим.
— «Вроде бы». В этом-то вся проблема. Девочка мало что рассказывает, постоянно противоречит сама себе? Она ничего не скажет. Жертвы насилия или инцеста предпочитают хранить молчание либо из чувства стыда, либо из страха наказания…
— Я постараюсь убедить ее. С такими больными проще иметь дело, чем с шестидесятилетними. Два дня назад один тип нанес себе два удара ножом, просто от отчаяния. Не хочет ничего слышать, не выносит психиатров. И наверное, его выпишут сегодня вечером или завтра, как будто бы ничего не произошло.
Люк пожимает плечами:
— Надо смириться, нельзя же их тут оставлять навсегда против их воли. И мест не хватает, и вообще… Вы же знаете.
— Лучше кого бы то ни было.
— Кстати, приходили из службы криминалистического учета, взяли отпечатки у нашего кататоника. Я недавно звонил, у них на него ничего нет.
Жюли показывает ему на свой мобильный:
— Я только что звонила вашему интерну. Судя по всему, больной пробормотал какое-то имя. Бланшар…
Люк размышляет. Лицо кажется ему знакомым, но имя совершенно ничего не говорит.
— Это нам мало чем поможет. Знаете, сколько во Франции Бланшаров…
Люк достает из кармана последнюю фотографию кататоника, внимательно смотрит на нее.
— Подождем до завтра, до теста с ривотрилом. Нас никто не торопит. Возьмите фотографию…
Внезапно психиатр поворачивается к студенту — тот начал храпеть. Люк смеется:
— Надо же, а я ведь тоже спал в этом самом кресле. Господи, как давно это было!
— А вы где работали?
— В отделении у одного старого озлобленного хирурга, который любил оперировать под Бетховена. В операционной никому не разрешалось разговаривать. С тех пор я никогда не слушаю Бетховена.
Жюли уже не хочется уходить, ей хорошо. Она делает глубокий вдох, а потом, указывая на обручальное кольцо Грэхема, говорит:
— А знаете, не будь вы женаты, я пригласила бы вас в настоящий ресторан, где мы не говорили бы о самоубийствах, больных, операционных. Я тут пашу уже полгода и впервые вижу вас без халата.
Люк кладет вилку и отпивает глоток воды. У него перехватывает горло.
— Извините…
Он замолкает, бросает взгляд в сторону телевизора, потом уставляется в пустоту. Жюли чувствует, что в его душе что-то сломалось. Она смущенно пытается встать:
— Простите, если я…
— Я вовсе не против ресторана. Может быть, сегодня вечером? Дежурства нет, очень удачно. Пошли в «Севастополь»… И это я вас приглашаю. Встречаемся там в восемь.
Жюли старается не покраснеть.
— С удовольствием, но я не знаю, где этот «Севастополь». Понимаете, я тут недавно и…
— И мало куда ходите. Не волнуйтесь, я тоже.
Она застенчиво кивает. Люк встает и тоже кладет яблоко в карман.
— Я пришлю вам адрес по мейлу, идет?
— Вы уже уходите? Вы же не поели!
— Я пришел сюда не потому, что хотел есть.
Они долго молча смотрят друг на друга.
— Обещаю, что вечером я приду без халата.
Он уходит не оборачиваясь, почти что бегом. Студент открывает глаза и быстро растирает лицо. Жюли тоже пора уходить. Она выходит, идет на огромную, битком забитую парковку клиники Салангро. Куда ни глянь, всюду машины. Если есть на свете два места, где никогда не будет пусто, так это больницы и кладбища…
Жюли без конца прокручивает в голове фамилию. Бланшар… Увы, слишком распространенная, Люк прав. Она говорит себе, что прежде всего надо посмотреть в телефонном справочнике Ильеса и окрестностей. Потом, если потребуется, она позвонит кое-каким знакомым в полиции, чтобы они посмотрели дела пропавших без вести.
Проведя намеченные на вечер встречи с больными, она заносит в лабораторию Биолилль конверт с образцами крови для анализа на групповую принадлежность. Один из лаборантов, Мартен Плюмуа, когда-то работал в экспертно-криминалистическом отделе полиции в Лилле и разбирается не только в пробирках.