И почему он не мог использовать ее против своей прекрасной мишени?

Ему хотелось бы обвинить ее в том, что она его обескуражила, сделав дитя свидетелем того, как он убивает мать. Это и впрямь тяжело. Однако милую Милли Ли Кер он не решился убить до того, как сын стал проблемой.

А ее возглас, дословно повторивший давнюю мольбу матери за него, окончательно лишил его остатков холодного, жесткого здравомыслия, начавшего его покидать еще тогда, когда он смотрел, как Миллисент умирает на сцене.

Африканец бросился вперед, размахивая длиннющими руками, разившими, как паровой молот. Вместо того чтобы нырнуть под его кулаки, Арджент прыгнул к нему, войдя в ближний бой и крадя силу удара противника. Блокировав его мощный выпад, он одновременно ударил соперника в горло. Или, скорее, сквозь горло, как его научили много лет назад.

Ко всем проблемам он получил неслабый удар от испанца, но не утратил концентрации и, прыгнув на падающего африканца, нанес ему еще два сокрушительных удара, которые свалили его на землю.

Двое готовы.

А что в случае Милли было особенного, чем он отличался от всех прочих?

Вопрос простой химии? Злополучная похоть — животная и примитивная, как драка в этой яме?

Одному богу было известно, как вмиг онемело его тело, когда они прикоснулись друг к другу. Черт возьми, он и теперь застыл при одной мысли об этом. Ее прикосновение было электрическим. Мощным.

И опасным.

Ее поцелуй… Хорошо, что он не поддается описанию. Мучительнее любой пытки. Изысканней любого воспоминания.

Милли Ли Кер переполняла жизнь, энтузиазм, эмоции и тепло, и, когда они соприкоснулись, все это странным образом перешло в него.

И за одно драгоценное мгновение он смог… это почувствовать.

Как это могло произойти? Как такая женщина, которую считали воровкой, шантажисткой, алчной карьеристкой с холодным, как у него, сердцем, могла так на него повлиять? Женщина, которая так самоотверженно и отчаянно защищала сына, не соответствовала рассказам о преступнице, достойной смерти.

Серьезна ли ее любовь к мальчику? Или она столь непревзойденная актриса, что обманула его? Его мать — преступница, воровка и шлюха — тем не менее самоотверженно любила Кристофера. На самом деле многие холодные убийцы, преступники и зачинщики войн любят свои семьи.

Это их слабость. Одна из тех, которой они часто пользовались в ходе недавно начатой Дорианом Блэквеллом Подпольной войны против лондонского преступного мира.

Вопросы без ответов ему не по душе. Как и неизвестные переменные. В худшем случае мисс Ли Кер могла явиться в полицию с его описанием. Прежде он никогда не оставлял свидетелей, а за последние годы они с Блэквеллом и без того уже слишком хорошо познакомились с главным инспектором Морли, чтобы так рисковать.

Вскрик толпы и блеск металла предупредили его откатиться, уклоняясь от удара ножом в позвоночник. Как раз в то мгновение, когда испанец с ножом бросился на него, он нанес удар ногами, а потом прижал руку с ножом к груди испанца.

Все было кончено, а Арджент лишь с удовлетворением подумал, что лезвие ножа, по рукоять вошедшего в грудь бившегося и кричащего испанца, могло бы быть и поострее. Бросив соперника истекать кровью, Арджент подошел к двери из ямы, открывшейся при его приближении. Толпа перед ним расступилась, и он, ведомый одной лишь целью, оставил ее какофонию позади.

Выигрыш он получит потом.

Сейчас ему необходимы ответы на многие вопросы, связанные с безупречной формой Милли Ли Кер.

Он должен снова ее увидеть, и на сей раз это должно быть отпущение грехов. Ему необходимо логически и объективно проанализировать ту власть, которую она над ним имела. И, пойдя ва-банк, он примет окончательное решение. Он либо убьет ее…

Либо предъявит на нее свои права.

— Убийца? — спросила Джейн, с блаженным вздохом окунаясь в солевую ванну. — Ты уверена, что старший инспектор не переусердствовал? У всех нас были фанатичные поклонники. Ты ведь сама сказала, что, вломившись к тебе в дом, он только и сделал, что поцеловал тебя.

Поднимающийся над водой пар заставил Милли задержать дыхание, прежде чем, глубоко вздохнув, она, наконец, устроилась в бассейне.

— Во всем нападении мне тоже это показалось особенно странным, — согласилась она. — Он держал руки у меня на горле, будто хотел меня задушить, но потом просто… держал их… прижимая меня к себе.

Милли пыталась не думать о его теплом, крепком теле и ледяных холодных глазах. Это расстраивало. Расстраивало, потому что сильнее переживать ей следовало из-за всей этой передряги в целом. Но иногда тепло его тела изменнически всплывало в памяти, и это расстраивало больше всего.

Джейн сквозь клубящийся пар бросила на нее сочувственный взгляд.

— Бедняжка, ты, должно быть, страшно испугалась.

— Да, — призналась Милли, вынимая булавки из волос и упуская в воду. — Как подумаю, что он мог причинить вред Якобу, и становлюсь просто сама не своя. Я хотела умереть. Я хотела его убить. И убила бы, тронь он сына хоть пальцем.

Но нет. Он снова исчез.

— И просто… поцеловал тебя? — сморщила курносый нос Джейн. — Не слишком много смысла, как, по-твоему?

— Вообще никакого.

— Ну знаешь, ты действительно на самой вершине, если больные на голову поклонники врываются к тебе в дом, чтобы украсть поцелуй.

Джейн умела отнестись несерьезно ко всему, даже к ужасному. Потому ей и удавалось сохранять в мрачном мире такую солнечную улыбку.

— Те два монстра все еще ходят за тобой и Якобом?

Безусловно, она имела в виду телохранителей, нанятых Милли наутро после нападения для себя и Якоба. Здоровенные братья-ирландцы, широкоплечие и короткошеие. Их фамилия была Макгивни, и воняло от них ужасно. Что, по мнению Милли, добавляло им боеспособности. Рекомендации у них были самые лучшие, а Якобу нравилось, что как бы он их ни тянул, они оставались недвижимы, как скала.

— Мистер Макгивни стоит у входа в баню, — призналась Милли. — А его брат с Якобом в школе. Мне пришлось очаровать директора ради получения разрешения.

Прошло уже три дня, три спектакля, три бессонных, но без пришествий ночи, и Милли, наконец, вновь почувствовала себя в безопасности.

Но только пока сегодня днем ее не вызвали в Скотленд-Ярд для беседы с главным инспектором Карлтоном Морли.

Мучительный стон Милли эхом отозвался от мозаичных стен бани, когда она попыталась увязать это событие и вызванные им странные эмоции.

Она любила это место с его золотым декором и турецкой атмосферой. Словно сошедший с полотен Жана-Огюста-Доминика Энгра. Греческие колонны. Римская плитка. Турецкие драпри. Марокканские светильники. Частичка экзотического Средиземноморья в центре Лондона. Место, где из почтенной публики никто никогда замечен не был, а все пользующиеся дурной славой присутствовали просто обязательно. Вечерами здесь собирались исключительно богатые мужчины и дорогие куртизанки. Однако, поскольку вечерами Джейн и Милли служили в театре, здесь они бывали в первой половине дня, когда вода была чиста, а ванны практически пусты. Якоб был в школе, и они могли встретиться, повторить роли, посплетничать, за ленчем посидеть в кафе Пьера де Голля на углу и послушать хвастливые россказни хозяина о том, как некогда, еще до службы в театре, он был лендлордом графини Нортволк.