Она судорожно всхлипнула и испуганно выпрямила спину, подняла голову, расправила плечи и замерла в позе рабыни для наслаждений.

– Ошейник на ней тарианский, – заметил Камчак.

Катайтачак кивнул.

Это было неплохой новостью, поскольку означало, что разгадка или по крайней мере часть тайны, которая меня так заботила, каким-то образом связана с Тарией.

Но как получилось, что на Элизабет Кардуэл, жительнице Земли, оказался тарианский ошейник?

Камчак вытащил из-за пояса кайву и подошел к девушке. Та затравленно взглянула на него и отшатнулась в сторону.

– Не двигайся, – сказал я ей.

Камчак просунул лезвие канвы между ошейником и горлом девушки и осторожно нажал на него.

Лезвие ножа прошло сквозь толстую кожу, как сквозь масло.

Грубый шов натер кожу, и шея девушки в том месте, откуда сняли ошейник, была красной и воспаленной.

Камчак вернулся на свое место, снова сел, скрестив ноги, и положил перед собой разрезанный ошейник.

Мы с Катайтачаком молча наблюдали, как он осторожно развернул сложенную вдвое полоску кожи и вытащил спрятанный в ней тонкий листок бумаги, изготавливаемой из волокон растения, растущего преимущественно в заболоченной дельте Воска. Сам по себе листок бумаги ни о чем не говорил, но мне почему-то невольно вспомнился Порт-Кар – зловещий Порт-Кар, простиравший свое губительное влияние на всю дельту реки и взимавший немилосердную дань, а то и просто грабивший крестьянские общины, уводя в рабство детей, поставляя на грузовые галеры мужчин и отправляя в качестве рабынь для наслаждений в таверны близлежащих городов женщин. Я скорее ожидал, что спрятанная в кожаном ошейнике записка написана на грубоволокнистой бумаге, производимой в Аре, или же на пергаменте, широко распространенном повсеместно на Горе для написания подлежащих длительному хранению манускриптов. Однако я ошибся.

Камчак протянул записку Катайтачаку, но тот лишь глянул на нее, не стараясь даже, как мне показалось, всмотреться в написанное, и, не произнеся ни слова, тут же вернул её Камчаку. Тот вглядывался в неё довольно долго, затем, к моему несказанному удивлению, перевернул её вверх ногами, снова изучающе пробежал по ней глазами и наконец с сердитым видом протянул мне.

Я невольно усмехнулся про себя, поскольку мне пришло на ум, что никто из тачаков попросту не умеет читать.

– Читай, – приказал мне Катайтачак.

Я улыбнулся и взял листок бумаги. Но едва лишь я взглянул на него, улыбка тотчас сошла с моего лица. Я, конечно, мог прочесть, что там написано. Надпись была сделана на горианском, буквами, идущими сначала слева направо, а затем наоборот, справа налево, она была достаточно разборчиво выполнена черной тушью и, вероятно, костяной палочкой для письма. Это снова навело меня на мысль о дельте Воска.

– О чем там говорится? – нетерпеливо поинтересовался Катайтачак.

Послание было простым и состояло всего из нескольких строк.

Я прочистил горло и громко прочел:

«Найдите человека, который поймет, что говорит эта девушка. Это – Тэрл Кэбот. Убейте его».

– Кем подписано это послание? – спросил Катайтачак.

С прочтением подписи я помедлил.

– Ну? – теряя терпение, потребовал Катайтачак.

– Оно подписано Царствующими Жрецами Гора, – сказал я.

Катайтачак усмехнулся.

– Ты неплохо читаешь по-гориански, – заметил он.

Тут до меня дошло, что оба они тоже умеют читать, хотя многие из тачаков грамотой не владеют.

Это был просто тест, проверка для меня.

Камчак усмехнулся Катайтачаку, и его испещренное шрамами лицо сморщилось от удовольствия.

– Он держал траву и землю вместе со мной, – поведал он своему убару.

– Вот как? – ответил тот. – Я этого не знал.

Мой мозг бешено работал. Теперь я точно понял то, о чем прежде мог только догадываться: эта американская девушка нужна была только для того, чтобы носить ошейник с вложенной в него запиской и служить для меня приманкой.

Однако я не мог понять, почему Царствующие Жрецы вдруг пожелали меня убить. Разве я не находился у них на службе? Или я пришел к народам фургонов не по их поручению, чтобы отыскать золотистый шар – последнее яйцо Царствующих Жрецов, последнюю надежду на продолжение их рода?

И вот теперь они хотят, чтобы я погиб.

Это казалось просто невозможным.

Я приготовился бороться за свою жизнь и продать её как можно дороже в этих царственных палатах Катайтачака, убара тачаков, поскольку какой горианец осмелится ослушаться приказа Царствующих Жрецов?

Я встал и обнажил свой меч.

Один-два охранника немедленно выхватили кайвы.

По лицу Катайтачака пробежала мимолетная улыбка.

– Убери свой меч и сядь, пожалуйста, на место, – сказал мне Камчак.

Ошеломленный, я нехотя повиновался.

– Это послание отправлено вовсе не Царствующими Жрецами, – заметил он. – По-моему, это очевидно.

– С чего ты взял? – удивился я.

Испещренное шрамами лицо Камчака снова сморщилось в некоем подобии улыбки. Он звучно хлопнул ладонями по коленям и весело рассмеялся.

– Неужели ты считаешь, что Царствующие Жрецы, пожелай они видеть тебя мертвым, искали кого-нибудь, кто бы выполнил их просьбу? – Он кивнул на лежащий перед ним кожаный ошейник. – Ты полагаешь, Царствующие Жрецы использовали бы для этого тарианский ошейник? – Его взгляд остановился на Элизабет Кардуэл. – Или ты считаешь, что им понадобилась бы эта девчонка для того, чтобы тебя разыскать? – Камчак откинул назад голову и снова весело рассмеялся. Даже Катайтачак усмехнулся. – Нет, – покачал головой Камчак, – желая лишить кого-то жизни, Царствующие Жрецы не обращаются за помощью к тачакам!

Несомненно, в словах Камчака присутствовала значительная доля здравого смысла. И все же мне казалось странным, чтобы кто-нибудь – неважно, кто именно, – осмелился воспользоваться для осуществления своих целей именем Царствующих Жрецов.

Кто мог бы на это осмелиться? А кроме того, у меня не было уверенности, что Царствующие Жрецы, пожелай они отправить послание, не воспользовались бы столь сложным способом. В отличие от Камчака и Катайтачака я знал о недавних битвах Роя под Сардаром и об уничтожении технологического комплекса Роя; кто знает, к каким примитивным средствам могут прибегнуть в этих условиях Царствующие Жрецы для исполнения своих замыслов? Однако в целом я склонен был согласиться с Камчаком в том, что едва ли это послание отправлено Царствующими Жрецами. Помимо всего прочего, после окончания войны Роя прошло уже несколько месяцев, в течение которых Царствующие Жрецы, безусловно, сумели бы восстановить значительную часть своего разрушенного оборудования, средств контроля и наблюдения, при помощи которых вот уже много тысячелетий они поддерживали свое господство над этим варварским миром. А кроме того, насколько я знаю, Миск, который был моим другом и с которым нас связывала клятва верности, все ещё являлся самым высокородным из оставшихся в живых Царствующих Жрецов и его авторитет в решении проблем, связанных с существованием Роя, оставался непоколебимым. Я знаю, что уж кто-кто, а Миск моей смерти желать не мог. Да и разве я не нахожусь в настоящее время у них на службе? – напомнил я себе. Разве не действую я в их интересах? Не стремлюсь быть им полезным? Разве не ради них я подвергаюсь здесь, у народов фургонов, быть может, смертельной опасности? Но если это послание пришло не от Царствующих Жрецов, кто мог его отправить? Кто мог посметь это сделать? И кто, кроме самих Царствующих Жрецов, мог знать, что в данный момент я вместе с народами фургонов кочую по бескрайним степям Юга? Однако кто-то, напомнил я себе, знает об этом. Непременно должны существовать эти самые «кто-то», другие, не желающие благополучного завершения моей работы, стремящиеся уничтожить Царствующих Жрецов и всех людей, населяющих этот мир; «Другие», обладающие даже способностью для каких-то своих целей доставлять сюда людей Земли; «Другие», возможно, даже более развитые в техническом отношении существа, исподволь незримо ведущие войну с Царствующими Жрецами, ставкой в которой является, очевидно, не только Гор, но и Земля, и Солнце, и вся наша система. Они, эти «Другие», обитающие, вероятно, на границах или за пределами Солнечной системы, терпеливо дожидаются возможности уничтожить власть Царствующих Жрецов, эту неведомую для большинства простых людей силу, надежно защищающую их, возможно, ещё с тех утопающих в седой древности времен, когда человек впервые поставил камень на камень, возводя себе жилище, или ещё раньше, до зарождения в человеке первых проблесков сознания, когда он больше животное, нежели разумное существо – впервые сунул ветку в горящий огонь.