У нас нет теперь преобладания ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.

Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину, поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, мы останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог. Из этого следует, что пора кончить отступление. Ни шагу назад!

Таким теперь должен быть наш главный призыв. Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановиться, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас и в ближайшие несколько месяцев — это значит обеспечить за нами победу.

Можем ли мы выдержать удар, а потом отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.

Чего же у нас не хватает? Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину…

Паникеры и трусы должны истребляться на месте. Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование — ни шагу назад без приказа высшего командования».

Призывы «Ни шагу назад!» раздавались и ранее. Но никогда еще перед всем составом, как перед командным, так и перед рядовым, ни один документ не раскрывал со столь полной откровенностью положение нашей страны. Этот приказ по своему существу был обращением ко всему советскому народу, ибо Красная армия была народной армией, плоть от плоти всего многонационального советского народа. Партия, советское правительство откровенно поделились трудностями с народом, это не могло не найти самого горячего отклика и не могло не дать результатов. Каждый боец, каждый командир проникся ответственностью перед Родиной, перед народом. Действительно, отступать больше было некуда.

Этот документ явился целым этапом в политической работе. Политработники получили возможность откровенно, не приукрашивая действительности, разъяснить рядовым бойцам обстановку и требовали точно выполнять приказы. Командиры всех степеней поняли, что отступление больше не панацея от всех зол.

Но было бы наивным полагать, что только этот приказ внес перелом в психологию воинов. Он как бы выразил настроение, которое зрело у всех с начала летней кампании. Сам по себе приказ без осознания сотнями тысяч людей трагического положения, в котором мы все оказались, ничего не сделал бы. Боль, досада, ожесточенность — вот что рождалось у нашего бойца в дни тяжкого отступления. Мне говорили красноармейцы и младшие командиры:

— Мы отступали в прошлом году… Ну это было понятно… Внезапный удар, мы потеряли много самолетов и танков еще до того, как вступили в бой. Теперь у нас есть танки и самолеты, есть оружие… Мы теперь можем остановить врага! Почему, зачем отступаем?!

Утром 2 августа генерал Шумилов вызвал меня к себе.

В доме, где жил и работал командующий, я застал весь Военный совет армии. Был заслушан доклад начальника штаба о положении на юге, на нашем левом фланге.

Данные были тревожные: 4-я танковая армия Гота, прорвав оборону 51-й армии, 1 августа захватила Ремонтную и подошла к Котельникову. Левый фланг 64-й армии и всего Сталинградского фронта охватывался с юга.

Генерал Шумилов предложил мне немедленно выехать на южный участок фронта, выяснить обстановку и в зависимости от нее принять на месте необходимые меры. Он сказал, что это решение согласовано с Гордовым.

Я быстро собрался. Вместе со мной поехали адъютант Г.И. Климов, ординарец Револьд Сидорин, шоферы Каюм Калимулин и Вадим Сидороков и связисты. Мы разместились на трех машинах (на одной из них находилась радиостанция) и направились на юг.

По пути я заехал в штаб 214-й дивизии (в поселок Верхне-Рубежный), где встретился с командиром дивизии Н.И. Бирюковым. Его я не видел с 24 июля. Бирюков доложил обстановку. На всем участке обороны дивизии — от Нижне-Чирской до поселка Городской — было подозрительно тихо. Противник даже не делал попытки форсировать Дон и не вел активной разведки. Такая пассивность показалась мне странной.

Мы сидели с генералом Бирюковым возле стога сена, когда невдалеке взорвалось около тридцати снарядов. Когда чуть стихло, я распрощался с Бирюковым и поехал на юг, в поселок Генераловский, в штаб 29-й стрелковой дивизии 64-й армии.

29-я дивизия располагалась по реке Аксай фронтом на юг от поселка Городской до Новоаксайского. К северу от нее по реке Дон занимала оборону 214-я дивизия. К югу от Потемкинской до Верхне-Курмоярской оборонялся приданный армии отдельный кавалерийский полк. Левый фланг этой дивизии был открыт.

Мне было также известно, что по рубежу реки Мышковки развертывается и готовит оборону 118-й укрепленный район. Но это было в тылу, севернее реки Аксай.

Переночевав у командира 29-й дивизии полковника А.И. Колобутина, утром 3 августа мы выехали на разведку в направлении хутора Верхне-Яблочный, Котельников. Со мной было два отделения стрелков, которых я прихватил в штабе 29-й дивизии. Они передвигались на двух автомашинах. Видимость в степи была идеальная — километров на восемь — десять.

Подъехав с севера к хутору Верхне-Яблочный, мы заметили подходившие с юга две колонны пехоты с артиллерией. Это отступали на север 138-я стрелковая дивизия под командованием полковника И.И. Людникова и 157-я — полковника Д.С. Куропатенко.

Обе дивизии были неполного состава и входили в 51-ю армию генерал-майора Т.Н. Коломиеца. Атакованные противником в районе Цимлянская и Ремонтная, они понесли большие потери и, не имея связи с армией, решили отходить на север, к Сталинграду. С ними отходили два гвардейских минометных полка во главе с заместителем командующего артиллерией армии генерал-майором В.П. Дмитриевым.

И Людников и Куропатенко очень мало могли рассказать об обстановке южнее. Они были ошеломлены действиями противника. Это я понял сразу и, подчинив обе дивизии себе, принял решение вывести их на такой участок, где они могли бы быть приведены в порядок. Дивизиям было приказано отойти за реку Аксай, занять и подготовить там оборону. Во втором эшелоне, за этими дивизиями, была поставлена 154-я морская стрелковая бригада полковника А.М. Смирнова. Свой импровизированный штаб южной группы я разместил в станице Верхне-Кумской. Начальником штаба был назначен один из офицеров штаба 51-й армии.