Я резко остановился, коридор кончился, и стражники преградили путь копьями. Не удержав равновесия, Фармазон тоже рухнул с моего плеча, задрав блестящие копыта.

– Прости меня, Серый Волхв… – глухо пробормотал царевич Иван, – бежать тебе было надо. Что проку, если вдвоем сгинем? Я-то хоть за вину тяжкую, а ты чего ради? Если только можешь – не думай обо мне, обернись зверем али птицей и беги…

– Не сметь разговаривать, вперед!

Нас вывели на обширный монастырский двор, под завязку наполненный народом. Основное количество составляли монахи, но было много и крестьян. Мужчины мрачно переглядывались, а женщины испуганно прижимали к себе детей. Видимо, на подобных мероприятиях требовалось присутствие простолюдинов как свидетелей непримиримой борьбы святой инквизиции с происками Дьявола. Весь гарнизон охраны сидра тройным кольцом опоясывал невысокий помост с черным крашеным столбом посередине. Рядом высились аккуратные вязанки хвороста. Высокий Совет в полном составе, включая выздоровевшего отца Иосифа, поджидал нас у эшафота. Царевич мужественно шагнул вперед, под свист и улюлюканье первым двинулся на грубый эшафот. Я следовал за ним, раздираемый тысячей противоречий. Мне совсем не хотелось умирать, но присутствовавшие вряд ли намеревались просто пошутить. Воспользоваться помощью моих духов не представлялось возможным: во-первых, по причине элементарного отсутствия таковых, во-вторых, я почему-то был уверен, что насчет Наташи Фармазон не солгал, а вот Анцифер темнил вовсю. Она все-таки была здесь, в этом мире, и единственный шанс ее найти никак не увязывался с переходом в иное измерение. А кроме того, какая-то непонятная сила удерживала меня рядом с невольным товарищем по несчастью. Не то чтобы мы так уж сдружились или побратались, но, что ни говори, а он спас мне жизнь, оттащив за хвост волка…

Нас прикрутили цепями к черному столбу спина к спине. Царевич нащупал мою ладонь и крепко сжал ее.

– Спасибо тебе, брат, не оставил одного смерти в глаза смотреть. Только истинный волхв так поступить способен, ибо не ценит он кратковременность бытия, а из земли выйдя, в нее же и уходит.

Я не нашелся что сказать и лишь ответно сжал его пальцы. Зато у моей правой щеки знакомо затрепетали белые крылышки и печальный голос смиренно произнес:

– На все воля Божья… Пусть он вас простит, как я вас прощаю.

– К чему столько патетики? – язвительно прошипели в ответ с левого плеча. – Ты заявился как раз вовремя, чтобы утешить нашего хозяина, перед тем как его сожгут во славу твоего Христа!

– Люди слабы и могут ошибаться, но Господь никогда не допустит, чтобы хоть волос упал с вашей головы без его ведома, ибо…

– Серега, прими мои поздравления! Если верить этому недалекому софисту – ты сгоришь не только с разрешения, но и с благословения Божьего.

– О, лукавый и изворотливый бес, – ровным тоном ответил Анцифер. – Как и твой господин Сатанаил, ты весьма поднаторел в двуличном искусстве обмана. Какой же изощренной ложью ты смущаешь души невинных… Изыди!

– С чего бы это? Сам вали отсюда!

– Я остаюсь с Сергеем принять мученический венец.

– Нужен ты здесь со своим хныканьем?! Давай катись колбаской, пока не запалили. Это я в Аду родился, мне никакой огонь не страшен, а ты-то враз перышки опалишь.

– Господь не даст мне погибнуть. Я остаюсь, – с достоинством ответил ангел.

– Он – мой! – в бессильной ярости завизжал Фармазон. – Уходи отсюда, он мой!

– Я остаюсь, – повторил Анцифер, а Иван хлопнул меня по руке:

– Гляди, волхв.

Бледный стражник что-то горячо втолковывал своему командиру, потом они быстро поднялись на стену, вглядываясь в даль. Командир стражи спустился вниз и направился с докладом к главе Высокого Совета. Видимо, отец Иосиф все еще не полностью излечился от своей глухоты. Он громко переспросил на всю площадь:

– Что? Какой еще парус?!

Народ навострил уши. Командир покраснел и начал втолковывать свое с еще большим пылом, хотя и не повышая голоса. Еще двое членов Высокого Совета включились в спор, до моего слуха долетели какие-то обрывки фраз типа: «Бредовые видения…», «Ловушки Сатаны…», «Чего с пьяных глаз не покажется…», «Конечно же он просто сошел с ума!». После чего отец настоятель воздел руки к небесам и вынес резюме:

– Это морок! Обычные дьявольские чары, наведенные вон тем колдуном (видимо, подразумевался я, потому что все сразу уставились на меня, как на козла отпущения). Нам не следует обращать на это внимания, и он рассеется сам собой. А вы, сын мой, чересчур торопливы в суждениях. Опыт прожитых лет учит нас видеть не только внешнюю сторону, но и…

– Да говорю же вам! – заорал обиженный недоверием офицер. – В поле боевые корабли славян, и они движутся сюда с невероятной скоростью!

– Вот и ответ на твой вопрос, – примиряюще погладил его по плечу тот толстый брат, что водил меня на Совет. – Корабли не могут ходить посуху. Подобное чудо мог сотворить лишь сам Господь.

– А уж если и могут, то никак не славянские, – добавил кто-то. – Ведь славяне варвары, разве Бог станет им помогать?!

– Позвольте хоть увеличить стражу на стенах и привести в полную готовность гарнизон? – взмолился пристыженный командир, но ему и тут не дали развернуться.

– Ни за что! Морок силен, лишь когда в него верят. Если мы будем обращать на него внимание, то он станет питаться нашими страхами. Питаться и расти! Как только мы перестанем даже думать о нем – он исчезнет сам, словно черный дым, а мы вознесем новые молитвы Отцу нашему Небесному за урок смирения и веры.

В общем, кончилось тем, что более благоразумные солдаты увели своего командира, успокаивающе похлопывая по спине. Я имел возможность еще раз убедиться в превосходстве духовной власти над светской. Правда, зачем мне это? Священники вернулись к нормальному течению процедуры, и, хотя народ вокруг по-прежнему недоуменно перешептывался, было ясно – казнь не остановится ни по каким причинам. О смерти я не думал. Не потому, что не боялся, просто меня все время отвлекали. То Иван, то ангел с чертом, то спор вокруг каких-то парусов и постоянное ощущение чьего-то пристального взгляда… Кто-то из толпы ни на минуту не сводил с меня глаз. Глава Совета отец Иосиф начал громко декламировать речь, видимо о нас, но я его не слышал. Мое лицо уже буквально горело… Сыч! Тот самый нервный старик в грязной одежде, с дурными манерами, что был в нашей камере, человек-оборотень, я узнал его. Наши взгляды встретились, как клинки, едва не заскрежетав от ненависти и напряжения. Он пришел полюбоваться на нашу смерть. Огонь священника должен был довершить то, чего не сумели зубы дьявольского зверя. Негодяй! Я уже открыл было рот, чтобы бросить ему это на всю площадь, но тут… женщина, стоящая рядом с ним, откинула со лба капюшон, и я увидел… Наташу! Крик горячим комком застрял у меня в горле, дыхание перехватило, а на глаза навернулись слезы… Она – здесь! Я все-таки нашел ее…

Когда голос вернулся ко мне, священник уже начал тихую молитву за упокой наших грешных душ. Мой вопль разнесся над притихшими людьми, как треск разорванного полотна: