с большим удовольствием издал вашу книгу такой, какой вы ее написали, чем такой, какой ее рекламировал Макферсон. Мои родители из Могилева, мистер Смит. Может быть, вы этого не знали. И у меня есть некоторые личные симпатии к России, потому что там родились мой отец и моя мать. Я уже сам – старый человек, но это для меня играет некоторую роль. Во время войны я дал две тысячи долларов на посылки для России. Да. И я бы, повторяю, сейчас с удовольствием издал вашу книгу, если бы это не грозило мне слишком большими убытками.

Морфи. Вы же сами только что согласились, что она принесет вам лишних сто тысяч.

Кесслер. Совершенно верно. Но убытки будут гораздо больше. Я – старый человек. У меня грудная жаба. Я каждый день могу умереть, и я не хочу, чтобы меня провожали на тот свет лишние дурные мысли обо мне. Сейчас я вам все объясню, мистер Смит, чтобы вы не думали обо мне слишком плохо. Только пусть ваш друг не перебивает меня.

Морфи. Хорошо, я буду молчать.

Кесслер. Вчера вечером, в десять, мне позвонил Макферсон и сказал: «Кесслер, сейчас я к вам приеду».

Морфи (Смиту). В десять. Послал Гульда к тебе, а сам…

Кесслер (укоризненно посмотрев на Морфи). Он приехал ко мне и, не объясняя ничего, предложил продать ему все права на вашу книгу сейчас же и на довольно выгодных условиях. Но я старый издатель, и я подумал: зачем? Если он рассчитывает потерять на книге, он не будет покупать на нее все права. Значит, он рассчитывает заработать на ней. Так лучше на ней заработаю я сам. И я наотрез отказался продать ему права.

Морфи. Молодец!

Кесслер (снова укоризненно посмотрев на него). Сегодня утром, уже после того, как вы позвонили и я обещал встретиться с вами, мне опять позвонил Макферсон и сказал: «Кесслер, я уже у вас был – теперь вы сами приезжайте ко мне». Я приехал к нему. Он сидел за своим столом, весь обложенный рекламами и проспектами моего издательства. «Вот что, – сказал он, – сегодня или завтра к вам обратится Смит». И он в двух словах объяснил мне все, что произошло между вами. «Вы снова хотите купить у меня права на книгу Смита?» – спросил я его. «Нет, – сказал он, – теперь не хочу. Вчера я погорячился. Я не буду покупать у вас никаких прав, но я честно предупреждаю: не дай вам бог издать эту книгу». – «Почему?» – спросил я. «Потому, – сказал он, – что я поклялся, что эта книга не увидит света». – «А если я все-таки издам?» – спросил я. «В таком случае вам будет плохо», – сказал он. Потом он взял в руки все мои каталоги и проспекты, лежавшие у него на столе, и сказал: «Вы можете заработать на книге Смита лишних сто тысяч. Так?» – «Так», – сказал я. «Но, кроме нее, судя по вашим каталогам, вы хотите издать в этом году тридцать семь книг. Так?» – «Так». – «Так вот, вы заработаете на книге Смита лишних сто тысяч, но предупреждаю вас, что все тридцать восемь моих газет дадут на каждую из ваших тридцати семи книг по тридцать восемь самых паршивых рецензий, на какие они только способны. И на этих тридцати семи книгах, вместо взятых, вы потеряете ровно в пять раз больше, чем приобретете на одном Смите. Я разорю вас, даже если бы для этого мне пришлось разориться самому».

Смит. Ну?

Кесслер. Что – ну? Подождите, дайте отдышаться.

Пауза.

Проклятая астма. Ну, и на прощанье он улыбнулся мне самой приятной из своих двенадцати улыбок и пожелал мне здоровья и хорошего настроения.

Пауза.

Вот и все, что я вам хотел сказать. (Оглядывается.) Если вас не затруднит, поднимите мою шляпу, мне трудно нагибаться.

Смит поднимает упавшую с кресла шляпу Кесслера и подает ему.

Спасибо. Мне очень жаль. (Встает.) Я бы посоветовал вам помириться с Макферсоном. Но я знаю его сорок два года, и, судя по выражению его лица сегодня, – это уже поздно делать. До свидания.

Смит. До свиданья. (Идет за стариком, машинально открывает ему дверь, возвращается, садится.)

Долгое молчание.

Ну, что будем делать?

Морфи (вынув пачку денег). Гарри.

Смит (увидев деньги). Что? Пить? Нет, у меня слишком плохо на душе. Я не хочу пить.

Морфи. Нет, просто возьми.

Смит. Что это? Откуда у тебя деньги?

Морфи. Я же сказал тебе, что получил вторую четверть за полет.

Смит. Не возьму. Убери.

Морфи. Не будь свиньей. Здесь триста. Это хватит вам на две недели. Возьми их хотя бы ради Джесси. Чтобы она не так сразу все почувствовала. (Сует ему деньги в карман.) Ей надо понемножку привыкнуть…

Смит. К чему? К бедности? Ей не надо было отвыкать от нее. А я дал ей отвыкнуть. Трус. На что я надеялся? Почему я не сказал ей всю правду сразу же, как приехал? Хотел оттянуть эту минуту. Я такая свинья перед ней, Боб, такая свинья. (Сует руку в карман. Усмехнувшись.) Триста, да?

Морфи. Триста.

Смит. Я уже неделю живу на ее деньги. Сколько ты думаешь, может стоить мой костюм?

Морфи. На заказ?

Смит. Да.

Морфи. Двести долларов.

Смит. И опять из той тысячи долларов, которую она скопила за всю войну. Честное слово, это хуже смерти.

Морфи. Брось, не смей говорить об этом. Мы еще что-нибудь придумаем.

Смит. Что?

Морфи. Не знаю. Что-нибудь.

Пауза.

(Лезет в карман и достает деньги.) Вот на еще двадцать долларов, чтобы не путать с теми. Когда я улечу, ты купи на них какой-нибудь там букет и подари Мег от меня. Только не забудь. Я положу тебе в этот карман. (Кладет ему деньги в верхний боковой карман пиджака.)

Смит. Почему я? Купи ей сам, сегодня.

Морфи. Я сам? Я боюсь ее. Она же сделает вот такие глаза (показывает) и скажет, что лучше бы я истратил эти деньги на поддержку левых профсоюзов. Ты купишь ей букет? Ладно?

Смит. Ладно.

В дверях появляется Джесси. Она оглядывает бар, видит Смита и Морфи и почти бегом бросается к ним.

Джесси! (Берет ее руки и держит их в своих, не поднимая головы.)

Джесси. Ну, подними голову.

Смит. Не могу.

Джесси. Ну, подними же голову.

Смит поднимает голову.

(Целует Смита в глаза.) Почему такие печальные глаза? Все плохо? Да?

Морфи. С Кесслером все вылетело в трубу.

Смит. Джесси…

Джесси (почти строго).