– А как именно они держатся? – спросила Алена так напряженно и требовательно, словно сама была чьей-то тенью, и узнать секрет хотела из сугубо практических соображений, чтобы не пришлось исчезать.

– Мосты, – коротко объяснила Люси. – Они построили Мосты… А знаете, что на самом деле плохо?

У теток сделались такие трагические лица, словно прямо сейчас мог наступить конец света. Причем исключительно по их вине.

– Плохо только то, что в баре нельзя курить, а все остальное просто отлично, – поспешно сказала Люси. – Подождете меня пять минут? Вернусь и расскажу дальше.

– Давайте просто расплатимся и все вместе выйдем на улицу, – предложила Алена. – Можем посидеть вон там, прямо на лестнице, – она махнула рукой в сторону Министерства Обороны. – У вас же так разрешается? Никто не прогонит, не сделает замечание? По крайней мере, какой-то с виду вполне приличный мужчина сейчас на ступеньках сидит.

– И еще девчонки какие-то, – вставила Алевтина, всем своим видом выражая согласие протереть своей светлой юбкой столько городских лестниц и тротуаров, сколько понадобится. Такая молодец.

– Туристам, готовым сидеть на бордюрах и ступеньках, я обычно делаю скидку, – улыбнулась Люси. – Просто за удовольствие иметь с ними дело. Поэтому на следующем привале все напитки будут с меня.

– Я обещала рассказать про площадь Восьмидесяти Тоскующих Мостов, которая якобы соответствует этому месту на нашей тайной Изнанке, – начала Люси после того, как они расселись на ступеньках Министерства Обороны. – Но это, сами видите, непростая тема! Сначала пришлось объяснить, что за Изнанка такая. И что это за Мосты. Вернее, кто они такие. И зачем нужны. Зачем нужны, я надеюсь, теперь более-менее понятно: чтобы наша тайная тень оставалась цела и настолько неизменна, насколько это вообще возможно для реальности, сотканной из слишком тонкой материи, которую нормальные, ответственные демиурги обычно пускают исключительно на изготовление самых простых недолговечных грез. А «Мосты» – это люди, рожденные на Изнанке нашего города, но подолгу живущие среди нас. Их всегда восемьдесят, почему-то считается, будто это оптимальное число; тут остается только поверить на слово специалистам. У этих людей такая работа: жить в чужом, совершенно неподходящем для них мире, в полной уверенности, будто они здесь родились, почти ничего не помнить о доме и при этом люто о нем тосковать. Человеческое отчаяние, особенно помноженное на любовь, как показывает практика, самый лучший скрепляющий материал. Пока восемьдесят изгнанников тоскуют по несуществующему, невозможному, как им кажется, дому, их дом будет цел.

– А почему они почти ничего не помнят? Им как-то стирают память? – спросила Алевтина.

– Нет, специально никто ничего не стирает, наша реальность все устраивает сама. Говорят, любая реальность по своей сути жадина, всегда рада присвоить зазевавшегося чужака. «Присвоить» – это значит не просто схватить и не отпускать, а еще и снабдить новой биографией, соответствующими убедительными воспоминаниями о себе и даже необходимыми доказательствами подлинности, вроде положенных документов, бывших соседей по дому, любительских фотографий, заметок на полях старых книг, институтских дипломов и унаследованных от родственников квартир. Если бы мы с вами вдруг забрели на Изнанку Вильнюса и смогли бы там задержаться, тоже небось в конце концов вспомнили бы, как мы там росли и ходили в школу. И никто бы нам слова поперек не сказал. Еще и копии наших аттестатов с тройками по черчению и физкультуре нашлись бы в архивах.

– Господи! – восхищенно выдохнула Алена. – С ума можно сойти!

– Можно, – тоном знатока подтвердила Люси. – Но лучше не надо. Все-таки не забывайте: я вам сейчас просто байки рассказываю. Ну или малоизвестные городские легенды о тайной Изнанке города Вильнюса, где, между прочим, существует целый свод правил техники безопасности для любителей путешествовать «на Другую Сторону», как они это называют. То есть сюда, к нам. И построен специальный маяк, свет которого, говорят, проникает в нашу реальность и то ли притягивает легкомысленных гуляк назад, то ли просто напоминает им о доме, чтобы особо не расслаблялись. И особый отдел тамошней Граничной полиции следит за неукоснительным соблюдением правил; впрочем, все это не то чтобы помогает. Люди любят нарушать правила, поэтому куча путешественников с Изнанки ежегодно влипает в серьезные неприятности, и далеко не всех удается найти и вернуть домой. Это, как я понимаю, считается у них самым большим несчастьем, какое только может случиться, но желающих путешествовать между мирами меньше от этого не становится. Мне рассказывали, что люди, рожденные на Изнанке нашей реальности, в среднем гораздо храбрее нас – просто в силу своей зыбкой природы. Чем плотнее материя, тем больше власти имеет над нею страх.

Люси умолкла, внезапно почувствовав себя очень уставшей. Так иногда случается даже с самыми неукротимыми болтунами – рассказываешь, формулируешь, стараешься излагать максимально понятно и вдруг прямо посреди фразы понимаешь, что все. Никаких сил больше нет, ни на что, даже обычную программу-минимум на автопилоте откатать без запинки. И это, конечно, совсем не дело. Потому что впереди еще почти два часа экскурсии… ой, нет, на самом деле гораздо больше. Пообещала же теткам, что перерывы будут не в счет.

Рявкнула на себя: «Соберись, тряпка», – и решительно достала из пачки еще одну сигарету. Должно помочь. Сказала:

– Сейчас еще раз покурю, и можно будет идти дальше, если ваши ноги не против.

– Да вроде не против, – неуверенно откликнулась Алена. И после долгой паузы добавила: – Слушайте, но это же, получается, совершенно ужасная жизнь. Без памяти о себе, зато полная отчаяния и тоски. Я не знаю, что может быть хуже.

– У кого ужасная жизнь? У людей-Мостов? – вяло переспросила Люси. – Да, им трудно приходится, тут не поспоришь. Но, согласно нашим городским легендам, Мостами становятся только добровольцы. А среди них проводят строжайший отбор, хуже, чем в космонавты. То есть, наоборот, лучше. Очень тщательно выбирают самых стойких и уравновешенных. Таких, кому все нипочем. И пожизненных контрактов ни с кем, конечно, не заключают, обычно лет на двадцать-тридцать, а потом возвращают домой. А вот тем, кто просто потерялся и так крепко здесь застрял, что даже на свет маяка выйти не может, потому что больше его не видит, гораздо хуже приходится. Настолько хуже, что самое время обрадоваться, вспомнив, что это просто малоизвестная городская легенда, а не горькая правда про настоящих живых людей.

Говорила все это и одновременно слышала себя откуда-то со стороны, как будто была еще одной экскурсанткой, старой подружкой Алены и Алевтины, приехала с ними из Москвы и теперь сидела в чужом, почти незнакомом городе, на площади Йоно Жемайчю, на ступеньках Министерства Обороны, в нескольких шагах от самой себя, курила, смотрела и думала: «Что-то эта девчонка совсем скисла; интересно, как она собирается дальше экскурсию проводить?» Так вошла в образ недовольной клиентки, что, когда из-за угла послышался звон трамвая, не увидела в этом ничего странного. Если очень долго сидеть на трамвайной остановке, рано или поздно мимо тебя проплывет трамвай. Вернее, проедет. И остановится, с дружелюбным лязгом распахнув перед твоим носом дверь.