Родни рухнул на спину и застыл. Подушка под ним лежала неправильно, но у него не хватало сил приподняться и передвинуть ее.

Его ситуация не так уж и отличалась от других. Он просто чуть раньше уперся в тупик. Но ведь то же самое происходило с рок-звездами и джазовыми музыкантами, писателями и поэтами (с поэтами уж точно), с бизнесменами, биологами, программистами, бухгалтерами и флористами. Творцы, ученые и все остальные, Менно ван Делфт и Родни Веббер, даже Дарлин и Джеймс из «Ривз коллекшен» – разницы никакой. Никто не знал, как звучала музыка на самом деле. Приходилось действовать наугад и делать все что можешь. Что бы вы ни играли, у вас не было заведомо верного строя или написанной от руки схемы, а чтобы увидеть клавиатуру самого Мастера, требовалась виза, в которой вам неизменно отказывали. Порой вам казалось, что вы слышите музыку, – особенно в молодости, – а потом вы тратили остаток жизни на попытки воспроизвести ее.

Вся жизнь – это старинная музыка.

Спустя полчаса в комнату вошла Ребекка. Он еще не спал.

– Можно включить свет? – спросила она.

– Нет.

– Ты долго занимался, – сказала она после паузы.

– Повторение – мать учения.

– Кто звонил? Кто-то же звонил.

Родни промолчал.

– Ты же не ответил? Они стали звонить все позже и позже.

– Я занимался. Не стал отвечать.

Ребекка села на краю кровати и бросила что-то Родни. Он поднял предмет и прищурился. Берет, волчья пасть. Богемная Мышь.

– Брошу это все, – сказала Ребекка.

– Что?

– Мышей. Я сдаюсь. – Она встала и начала раздеваться, роняя одежду на пол. – Стоило закончить диссертацию. Тогда я была бы профессором. А теперь я просто мам, мам, мам, мам. Мамочка, которая шьет плюшевые игрушки.

Она ушла в ванную. Родни слышал, как она чистит зубы, умывается. Она вернулась и забралась в постель.

– Не сдавайся, – сказал Родни после долгой паузы.

– Почему? Ты же хотел, чтобы я бросила.

– Я передумал.

– Почему?

Родни сглотнул:

– Эти мыши – наша единственная надежда.

– Знаешь, чем я сегодня занималась? Сначала я вытащила мышь из мусорки. Потом распорола шов и высыпала мускусные гранулы. После этого засыпала туда коричные и зашила мышь. Так прошел мой вечер.

Родни поднес мышь к носу.

– Хорошо пахнет, – сказал он. – Эти мыши обречены на успех. Ты нам еще миллион заработаешь.

– Если я заработаю миллион, – произнесла Ребекка, – заплачу за твой клавикорд.

– Договорились, – ответил Родни.

– И ты сможешь уволиться и заниматься только музыкой.

Она повернулась к нему и поцеловала в щеку, потом отвернулась и уложила подушки поудобнее.

Родни держал мышь у носа, вдыхая ее пряный запах. Он продолжал нюхать и после того, как Ребекка уснула. Если бы под рукой была микроволновка, Родни разогрел бы Богемную Мышь, чтобы оживить ее букет. Но микроволновка была далеко, в облезлой кухне, поэтому он продолжил лежать и нюхать мышь – она уже остыла и почти не пахла.

2005

Отец показывает мне свой новый мотель. Он уже объяснил, что это место нельзя называть мотелем, но я все равно называю. Отец говорит, что это будет гостиница, работающая по принципу таймшера – многовладельческой собственности. Пока мы с ним и матерью идем по тусклому коридору (некоторые лампочки перегорели), отец перечисляет последние усовершенствования.

– У нас новое патио с видом на океан, – говорит он. – Должен был прийти ландшафтный дизайнер, но он собрался содрать с нас три шкуры, так что я все спроектировал сам.

Большинство построек еще не отремонтировали. Когда отец взял кредит, чтобы выкупить это место, здесь царила разруха. Теперь, по словам матери, все выглядит куда лучше. Первым делом они перекрасили стены и заменили крышу. В каждом номере будет своя кухонька. Пока занято всего несколько номеров. Двери еще есть не везде. Все вокруг прикрыто брезентом, чтобы не попала краска, а на земле лежат сломанные кондиционеры. Задрипанный ковролин отстает от пола и загибается по краям. В некоторых стенах – дыры размером с кулак, следы присутствия молодежи, проводившей тут весенние каникулы. Отец планирует постелить новое покрытие и не пускать сюда студентов.

– Или в крайнем случае буду брать с них большой залог, – говорит он. – Сотни три. И найму охрану на пару недель. Но вообще мне хотелось бы устроить место пошикарнее. И нахрен эту молодежь.

Возглавляет реставрацию Бадди. Отец нашел его на шоссе – там, где по утрам выстраиваются поденщики. Бадди, небольшой краснолицый мужичок, получает за свои труды пять долларов в час.

– Здесь, во Флориде, ставки куда ниже, – поясняет отец.

Мама поражается тому, какой Бадди сильный при своем росте. Вчера она видела, как он волок цементные блоки к свалке.

– Словно маленький Геркулес! – говорит она.

Мы миновали холл и подошли к лестнице. Взявшись за алюминиевые перила, я едва не вырвал их из стены. Во всех домах Флориды такие стены.

– Чем это пахнет? – спросил я.

Отец, сгорбившись, лез по ступеням вверх и ничего мне не ответил.

– Вы вообще проверили землю, прежде чем покупать? – спросил я. – Может, тут токсические отходы захоронены.

– Да это Флорида, – ответила мать. – Тут везде так пахнет.

От вершины лестницы зеленая ковровая дорожка ведет нас в очередной полутемный коридор. Отец шагает впереди, мать толкает меня, и я вижу наконец, о чем она говорила раньше: он хромает из-за больной спины. Она умоляет его сходить ко врачу, но он не поддается. Иногда спина отказывает, и он проводит день в ванне (ванне номера 308, где временно живут родители).

Мы проходим мимо тележки, загруженной моющими средствами, тряпками и швабрами. В дверях стоит горничная – крупная негритянка в голубых джинсах и халате. Отец проходит мимо нее молча. Мама бодро здоровается, и горничная кивает в ответ.

Посреди коридора – маленький балкончик.

– Полюбуйтесь! – говорит отец, когда мы выходим.

Сначала мне кажется, что он имеет в виду океан – я вижу его впервые, он шумит и бурлит. Но тут я вспоминаю, что отец никогда не интересовался природой. Он имеет в виду патио. Красная плитка, синий бассейн, белые кресла и две пальмы. Похоже на настоящий курорт. Сейчас тут пусто, но я могу представить, как это видит отец – шум, толпа, жизнь кипит.

Внизу появляется Бадди с банкой краски.

– Эй, Бадди, – окликает его отец. – То дерево так и стоит все бурое. Ты его проверял?

– Да, приходил тут один мужик.