Он не сказал ни слова. Зато внимательно осмотрел меня снизу доверху — проверенный, тщательно отработанный способ ставить человека на место. Он в точности знал, чего стоит сам, и знал до тонкости, как надо оценивать других.

Мои ботинки из Рабочей лавки заставили его чуть ли не фыркнуть. На джинсы он наморщил нос. Свежевыглаженную рубашку воспринял как курьез. Но тут лоб его перерезала морщинка размышления: с плеча у меня свисала видавшая виды черная «лейка». Такие случается видеть у людей в баре оперы. А потом просто так: Rolex GMT-Master на моем правом запястье. Он надул губы. Моя персона посылала ему очень противоречивые сигналы. Я мог оказаться какой-нибудь важной фигурой на телевидении. Или, может, даже прислан из еженедельника «События недели».

— Привет, — сказал я, чтобы нарушить тишину.

Его брови приподнялись на несколько миллиметров, как показатель того, что он меня увидел.

— Слушай, я ищу одного чувака, его зовут Ян Нуккер.

Это его не удивило. Ян Нуккер всем был нужен.

— Ну.

— Он ведь живет в этой конуре?

Он долго взвешивал ответ:

— Чего тебе от него надо?

Я оперся локтями о калитку и терпеливо растолковал:

— Об этом я скажу Яну Нуккеру, когда встречусь с Яном Нуккером.

Он понял, что дальше таким манером не продвинется. Тоже наклонился вперед и установил локти на калитку.

— Ян Нуккер — это я, — хвастливо сообщил он.

— Прекрасно, — отозвался я.

Мы вполне могли говорить и здесь, вися на калитке. Его семья, там на лужайке, ввязалась в громкоголосый спор о том, как наказать пристававшего к ним щенка.

— У меня есть друг, Юлиус Боммер. Его позавчера убили.

Ян Нуккер воззрился на меня. Глаза расширились, рот раскрылся.

Нажми на них, сказал Зверь. Без церемоний. Я помахал распечатками у него под носом:

— Имя убийцы тут есть. Я хочу, чтобы ты его отметил.

Теперь оставалось ждать, чтобы Ян Нуккер снова пришел в себя.

На это потребовалось довольно много времени. Глаза его были широко раскрыты, рот разверст в изумлении, а руки беспомощно свисали вдоль калитки.

Первое, что ему удалось вымолвить, было:

— Что за чертовщину ты несешь, а?

Солнце жарко припекало. Я чувствовал усталость. Ночью пришлось долго повозиться.

— Ты что, не слышал? — сказал я. — Или не понял?

— Не понял, — сказал он совершенно серьезно и искренне.

— Юлиус Боммер нашел в этих списках твое имя. Он позвонил тебе. И тогда его убили.

Он уставился на распечатки в моей руке. Потом хотел взять их у меня, но я отвел руку.

— Это же списки нашего персонала, — сказал он раздраженно. — Они конфиденциальные! От кого ты их получил?

— У меня вопрос получше, — сказал я. — Это ты убил Юлиуса Боммера?

Рот у него раскрылся еще раз, пока он взирал на меня. Он выпрямился, но все еще держался за садовую калитку.

— С ума ты сошел, — сказал он негромко. — Кто ты такой? Полицейский?

— Нет, — сказал я. — Тебе повезло. Ко мне эти списки попали раньше, чем в полицию.

Он захлопнул рот. Ян Нуккер вспомнил наконец, кто он такой — мужчина с весом, мужчина, призванный командовать.

— Тогда я вызову полицию, — сказал он решительно.

— Давай, вызывай, — сказал я. — И будут тебя допрашивать всю субботу и воскресенье.

Я сунул ему списки и протянул ручку.

— Отметь того, кто пришил Юлиуса Боммера, — сказал я. — Не надо даже называть имени. Поставь птичку на бумаге, и я уйду.

Он держал распечатки в левой руке и растерянно глазел на них.

— Понимаешь, — сказал я, — как только легавые узнают о твоем разговоре с Юлиусом Боммером и об этих списках, тебя сразу заподозрят в убийстве.

Он покачал своей обелокуренной головой.

— Я никогда не слышал о Юлиусе Боммере, — медленно сказал он. — Я никогда не говорил с таковым по телефону. Я не знаю ни о каких убийствах. Я не разумею, о чем ты говоришь.

В глубине участка залаял щенок. Орали дети. Пекло солнце. Ян Нуккер покрылся потом. Его жена прикурила сигарету и медленно направилась к нам. Коричневый загар, рыжие волосы, черные глаза — такой пальца в рот не клади. Она загребла десятимиллионный куш на брачном рынке. И теперь подходила, чтоб охранять свой выигрыш.

Я улыбнулся ему широко и сердечно. Взял распечатки — рука у него была вялая, почти парализованная — и указал на сотовый телефон на садовом столике:

— О'кей. Давай тогда звони в полицию.

Он стоял совершенно неподвижно, уставившись на меня. Потом помотал головой.

— Позвони легавым, — сказал я. — Им надо задать тебе много вопросов. Не меньше ста двенадцати.

Я помахал ему на прощанье распечатками, повернулся и пошел.

— Погоди! — крикнул он мне в спину.

Когда я обернулся, Ян Нуккер уже устремлялся к телефону. Почти бежал. Я прислонился к калитке и осклабился. Его жена с каким-то фырчанием выпускала сигаретный дым через нос и зло таращилась на меня. Она меня ненавидела — хотя бы за то, что я заставил его шевелиться поживее.

Но он не прикоснулся к телефону. Наклонился над столом и подгреб к себе сумочку — ну, такую, что носят петлей на запястье, каштаново-красное произведение искусства из кожи ящерицы. А потом засеменил ко мне.

— На, — сказал он, протянув визитную карточку.

Его имя, адрес, название фирмы. Два домашних номера телефона, один из них не для широкого пользования. Два рабочих номера — один из них не для широкого пользования. Я, должно быть, ошибся насчет его «БМВ». Там уж наверняка было два радиотелефона, один из них не для широкого пользования.

— Я не убивал никакого Юлиуса Боммера, — сказал он. — Я даже не знаю, кто он такой. — Тут он сделал паузу. — И у меня нет никаких оснований звонить в полицию только потому, что какой-то идиот хочет испортить мне субботний день.

Я поднял распечатки повыше и потряс ими.

— Вот именно, — сказал Ян Нуккер. — Единственное, что меня интересует, так это как наши конфиденциальные списки персонала попали в руки какого-то идиота.

Я кивнул и сказал:

— Конфиденциальный ответ таков: мне они достались от Юлиуса Боммера, уже после его смерти. А ты... — мне пришлось перегнуться через калитку, чтобы сказанное прозвучало достаточно деликатно, — не называй меня больше идиотом. — Я наморщил нос и кивнул ему. — Ведь это не отвечает строго последовательной линии.

Я повернулся и пошел в сторону Яктвэген. Но тут вдруг вспомнил заключительную фразу. Зверь долго и упорно вколачивал ее в мою голову. Я остановился, снова взглянул на Нуккера и произнес: