по пятам идет малыш, радостно толкающий игрушечную косилку, был опубликован в комментариях к моей статье, появившейся в том же номере (илл. 2){247}. Статья была посвящена подражанию – в ней я рассказывал о результатах исследований, объясняющих, почему оно так широко распространено в природе и почему мы, люди, так в нем преуспели, – поэтому фотография пришлась как нельзя кстати. Нечасто выпадает случай одновременно потешить родительскую гордость и внести вклад в науку.

Прощаю вас, если вы подумали, что фото было постановочным и я сделал его специально для статьи, однако в действительности оно сделано на много лет раньше, в саду нашего прежнего дома, где эта игрушечная газонокосилка не единожды изъездила двор вдоль и поперек. Каждый раз, видя, что я иду косить, сын выскакивал следом и пристраивался за мной со своей косилочкой. Он делал это из года в год и только лет в десять перестал. С рациональной точки зрения непонятно, чем радует ребенка такое подражание отцу, однако удовольствие его очевидно.

Читатели, у которых есть дети, наверняка припомнят схожие примеры подражания у собственных отпрысков. У многих маленьких детей наступает такой период, когда им необходимо копировать человека, с которым они себя идентифицируют или к которому эмоционально привязаны. В возрасте от двух до четырех лет мой сын повторял за мной едва ли не всё. Помню игрушечный набор для бритья, с пластиковой бритвой и тюбиком «пены», который ребенок радостно тащил в ванную, когда я брился. Когда у сына появилась младшая сестра, подражатель сам стал примером для подражания. Дочь ходила за старшим братом хвостом и повторяла все его слова и действия. Как-то сын попробовал выключить свет, с размаха ударив рукой по выключателю, и сильно ушибся – дочка тут же проделала то же самое, хотя видела, что брат вскрикнул от боли и разревелся.

Илл. 2. «Совсем как папа!». Поведение автора – стрижка газона – с энтузиазмом копировалось в течение многих лет. Склонность к подражанию у маленьких детей не только принципиально важна в развитии ребенка, но и, возможно, сыграла ключевую роль в эволюции человеческого разума. Фотография публикуется с разрешения Джиллиан Браун (Gillian Brown)

Феномен такого выраженного пристрастия к подражанию у детей уже не первое десятилетие интенсивно изучают специалисты в области психологии развития{248}. Как показали результаты классических экспериментов стэнфордского психолога Альберта Бандуры в 1960-х гг., маленькие дети способны перенять жестокое поведение, понаблюдав за агрессией взрослых по отношению к надувной кукле Бобо{249}. Исследования Бандуры стали широко известны как изменившие облик современной психологии; они продемонстрировали, что человек часто учится посредством наблюдения, а не под воздействием прямого вознаграждения или наказания. Конечно, социальное научение прививает не одни только агрессивные замашки, дети усваивают за счет него также полезные знания и навыки. Поскольку повторение за другими в раннем возрасте усиливается, достигая пика примерно в четыре года, а затем ослабевает, но так и не пропадает полностью, можно предположить, что подражание у детей выполняет, кроме прочего, социальную функцию – скрепляет взаимоотношения{250}.

Подражание – далеко не единственная форма социального научения, практикуемая человеком. Немало информации мы получаем из прямых указаний или, напротив, из более тонких процессов, мотивирующих либо связанных с вниманием, однако подражание, безусловно, важная для нас практика адаптации. Даже там, где, как в вышеприведенных примерах, социальное научение выглядит иррациональным и слепым, подражание все-таки избирательно. Дети не копируют подряд все, что видят и слышат, они повторяют за другими, следуя некой стратегии, набору правил. Эти правила могут показаться странными и даже нелепыми, но исследователи социального научения сумели в них разобраться, опираясь на принципы эволюционной теории.

Большинство людей, даже не выказывающие особой тяги к образованию, все же демонстрируют неутолимую жажду знаний. За всю свою жизнь, с первого вздоха до последнего, мы поглощаем целый океан культурной информации. Мы приобретаем от окружающих столько знаний, что немудрено забыть, насколько вообще-то мы придирчивы к тому, как и что именно перенимаем. Даже если вынести за скобки формальное образование, наше взросление и личностное становление предполагают постоянное усвоение знаний и навыков по мере того, как мы учимся у родителей и других значимых для нас людей ходить, говорить, играть, отличать плохие поступки от хороших, бросать мяч, готовить, убирать, водить машину, ходить за покупками, молиться; узнаём, как относиться к деньгам, религии, политике, наркотикам и множеству других вещей и вопросов. И тем не менее, даже если дитя человеческое в силу нашего эволюционного прошлого чрезвычайно расположено впитывать то, что ему говорят другие, и даже если мы гораздо больше, чем любой другой из обитающих на Земле видов, зависим от культуры{251}, мы по-прежнему крайне разборчивы в том, чему подражаем.

Будь социальное научение действительно бездумным, мы устраивали бы сольный концерт на всю округу после каждого похода на мюзикл. Если бы мы копировали подряд и без разбора все, что видим, то превращались бы в кровожадных злодеев после каждого просмотра триллера или боевика. Конечно, вероятная способность насилия на телеэкранах, в кино и компьютерных играх провоцировать агрессию – проблема серьезная и ненадуманная. Между жестокими видеоиграми и агрессивным поведением корреляция и вправду существует, она подтверждена немалым количеством исследований{252}. Тем не менее эту корреляцию нельзя трактовать однозначно, поскольку если у заядлых игроков в Grand Theft Auto[6] и обнаруживается повышенная склонность к насилию, то нельзя исключить вероятность, что такие игры просто привлекают тех, у кого уже была соответствующая предрасположенность, а не превращают тихонь в агрессоров. Зато эти исследования ясно показывают: если воздействие медиапродукции на агрессию и существует, то едва уловимое. Настораживающему влиянию экранного насилия подвергается, судя по всему, малая доля особо впечатлительных зрителей; не исключено также, что это насилие оказывает слабое и недолгое воздействие на более широкий круг потребителей, однако большинство людей явно не стремятся с кем-нибудь расправиться, посмотрев «Рэмбо» или «Прирожденные убийцы». Да, так называемые подражающие преступления совершаются, но у многих из тех, кто копирует нашумевшие случаи, увиденные в СМИ, и без того есть психические проблемы или криминальный опыт.

Совершаются даже самоубийства в подражание кому-либо – и эта проблема тоже настолько серьезна, что во многих странах у полиции и средств массовой информации принято в сообщениях о подобных происшествиях скрывать подробности. Бывали случаи, когда волна такого рода самоубийств прокатывалась по школе или определенной местности либо – когда счеты с жизнью сводил кто-нибудь из знаменитостей – вызывала всплеск в статистике смертности на уровне всей страны. Так, например, в августе 1962 г. после смерти Мэрилин Монро, вызванной передозировкой барбитуратов, было совершено на 200 самоубийств больше по сравнению со среднестатистическим уровнем{253}. Но какой бы трагедией ни были все эти случаи для каждой отдельной семьи, они все же исключительны – у сотен миллионов людей известие о гибели Мэрилин Монро не пробудило никакого желания последовать ее примеру.

Нельзя не вспомнить и об экспериментальных исследованиях социального научения у детей – их результаты говорят о склонности представителей нашего вида к так называемому чрезмерному подражанию, в силу чего человеческие дети, в отличие от шимпанзе, обучаясь какому-то делу, будут копировать и «нерелевантные» действия, выполняемые демонстратором{254}. От этого открытия даже отпочковалась небольшая отрасль исследований. Однако характеризовать такое подражание как «неизбирательное»{255} или «неэффективное»{256} крайне некорректно, поскольку у этой склонности почти наверняка есть своя социальная функция{257}, при этом некоторые примеры безоглядного полного подражания вполне могут объясняться недостаточно продуманной методикой эксперимента. Как было установлено в ходе более поздних экспериментальных исследований, дети, наблюдая многократные демонстрации в исполнении одних и тех же лиц, которые совершают пресловутые нерелевантные действия, быстро догадываются, что эти маневры излишние, и уровень чрезмерного подражания резко падает{258}. Точно так же, когда дети принимают участие в исследованиях цепочек передачи, в которых выполнение задания с ящиком-головоломкой передается от одного участника к другому, все нерелевантные действия, изначально введенные демонстратором, быстро отсекаются, и далее транслируются только нужные{259}. Человек подражает, и подражает вовсю. Но отнюдь не слепо. Слепое подражание не было бы адаптивным.

Разумеется, человек обретает новые знания не только за счет подражания – социального научения; и мы, и другие животные учимся в том числе и на собственном опыте, путем проб и ошибок, в ходе так называемого несоциального научения. По итогам нескольких аналитических исследований с использованием эволюционных моделей