был сделан вывод, что для успешного существования в нестабильной и меняющейся среде животным, как правило, требуется некое сочетание социального научения и несоциального{260}. Интуитивно это можно представить в виде аналогии. Когда кому-то из животных удается отыскать или раздобыть пищу, рядом тут же оказываются другие животные и пытаются ее стянуть. По крайней мере, более крупным или доминирующим особям таскать пищу, добытую другими, проще, чем обеспечивать ее самим. В результате в группе животных, например в стае скворцов или вьюрков, кормящихся вместе, обычно устанавливается равновесие между добытчиками и нахлебниками{261}. Всем в таких группах обычно достается примерно равное количество пищи{262}. И это не случайность. Животные переключаются с нахлебничества на добывание и наоборот в зависимости от того, какая стратегия оказывается более продуктивной. Если добытчиков много, то паразитировать легко и особых затрат не требуется, однако если добытчики настолько редки, что таскать у них пищу оказывается невыгодно, приходится охотиться за ней самим. Конечный результат – частотно-зависимое равновесие между добытчиками и нахлебниками.

Сказанное относится и к научению. Кто-то решает незнакомые задачи путем проб и ошибок, непосредственно взаимодействуя с окружающим миром, а не наблюдая за другими, и в процессе этого добывает знания о том, как справиться с конкретной проблемой. Таким добытчикам приходится, в частности, долго блуждать в поисках воды или укрытия; глотать незнакомую пищу, рискуя отравиться или заболеть; знакомиться с хищниками, чудом избегая гибели в их зубах и когтях. У таких особей, которых можно назвать несоциальными учениками, научение сопряжено с существенными затратами.

Однако при всей своей затратности несоциальное научение, в противоположность альтернативной стратегии научения социального, позволяет получить точную, надежную и актуальную информацию. Социальное же научение – это информационное нахлебничество. Путем наблюдения особи без усилий получают информацию от других, узнавая, например, где найти укрытие или как спасаться от хищников. При этом нахлебники рискуют обрести устаревшие сведения или информацию, пригодную для объекта подражания, но не очень подходящую подражателям, особенно в меняющейся или пространственно вариативной среде. Чтобы получить надежную информацию, особь должна копировать тех, кто добыл, взаимодействуя со средой как таковой, знания из первых рук, то есть подражать и несоциальным ученикам{263}. Поэтому, согласно прогнозам на основе теоретических исследований, в популяции должны сочетаться социальное научение и несоциальное. И точно так же как распределение пищи между добытчиками и нахлебниками достигает равновесия и совершается в одинаковых долях, отдача от стратегий несоциального и социального научения, согласно модельным прогнозам, будет примерно равной. Логика здесь такая же, как и с добычей пищи: особи переключаются на ту стратегию, которая оказывается более выгодной. Выражаясь языком эволюционной биологии, в состоянии равновесия стратегии социального и несоциального научения должны одинаково влиять на приспособленность, то есть шансы выживания и размножения у особей с той и с другой стратегией равны{264}.

Первым на парадоксальность вывода, что приспособленность у социальных учеников при таком равновесии будет не выше, чем у несоциальных, обратил внимание антрополог Алан Роджерс, как уже упоминалось в предыдущей главе; к этому заключению его привел математический анализ{265}. На определенном уровне его замечание абсолютно логично. Когда социальное научение редко, его выгода превышает выгоду от несоциального научения, поскольку в популяции распространена надежная информация, добываемая преобладающими в ней несоциальными учениками. Так как приспособленность у социальных учеников на этом этапе выше, поначалу их доля за счет естественного отбора увеличивается. Однако с увеличением количества социальных учеников уменьшается количество несоциальных, добывающих надежную информацию, и у первых возрастает вероятность получить ложные сведения – в этом случае выгода социального научения начинает сокращаться. Если довести ситуацию до крайности – несоциальных учеников не осталось совсем, все только подражают друг другу, но никто не взаимодействует прямо со средой, находя другим способом оптимальное решение той или иной проблемы, – то при изменении среды (например, при появлении незнакомого хищника) результат будет плачевным: некому будет научиться распознаванию новой опасности и тому, как избежать ее. При таких обстоятельствах приспособленность, обеспечиваемая несоциальным научением, будет выше, чем социальным, и количество несоциальных учеников начнет расти. Соответственно, в популяции должно предположительно установиться равновесие между социальным и несоциальным научением. Это состояние баланса определяют как смешанную эволюционно стабильную стратегию (ЭСС){266}, при которой приспособленность особей в результате социального и несоциального научения становится равной{267}.

Как мы уже знаем, данное явление назвали парадоксом Роджерса{268} – ведь обнаруженная закономерность входит в очевидное противоречие с общепринятым утверждением, будто культура усиливает биологическую приспособленность. В конечном – эволюционном – счете приспособленность оценивается по количеству оставленного потомства. Признаки, определяющие высокую приспособленность, – те, которые помогают особи выжить и размножиться, то есть оставить многочисленное потомство. Человеческая культура вроде бы такую приспособленность повышает, поскольку распространение технологических новшеств раз за разом приводило к росту населения, означающему, что выжить и оставить потомство удается многим представителям популяции. Собственно, именно по этой причине – в связи с ростом населения – человеческой культуре и отводят принципиально важную роль в успехе нашего вида. Население планеты, еще 10 000 лет назад не превышавшее миллиона, теперь перевалило за 7 млрд{269}. После земледельческой и промышленной революций уровень рождаемости и продолжительность жизни резко выросли{270}. Эти показатели говорят о том, что широкое распространение прогрессивных технологий может повысить среднестатистическое количество выживающего потомства. На этом фоне полученные Роджерсом данные выглядят парадоксально, поскольку ставят под вопрос представление, согласно которому в основе успеха нашего вида лежит социальное научение.

Ценность математических моделей заключается в том, что они позволяют ученым проиграть сценарий «А что если?». Мы не можем промотать человеческую эволюцию как киноленту, но можем построить математическую модель и посмотреть, как развивались бы наши предки, обладай они теми или иными качествами либо подвергайся тем или иным формам естественного отбора. Математическая модель дает ответы на эти вопросы. И если полученные результаты расходятся с теорией, это не значит, что моделирование не сработало, – напротив, они могут оказаться очень познавательными. Роджерс, выстраивая свою модель, исходил из того, что социальные ученики подражают слепо, без разбора. Его результаты недвусмысленно показывают, что неизбирательное копирование не повышает приспособленность особей сверх того, чего можно достичь за счет несоциального научения. Отсюда следует важный вывод: если историей своего успеха человек и вправду обязан социальному научению, то наше подражание не может быть неразборчивым{271}.

Иными словами, оправдывает себя лишь стратегическое подражание, а не бездумное. Как подсказывают и экспериментальные модели, и рассуждения на основе обычного здравого смысла, с которых начинается эта глава, социальное научение будет адаптивным лишь при условии, что особи сумеют проявить избирательность в том, когда именно полагаться на социальное научение и у кого именно учиться{272}. За счет длительного естественного отбора у человека и у других животных должна была развиться склонность пользоваться особыми правилами принятия решений{273} – и этими так называемыми стратегиями социального научения{274} определяются обстоятельства, при которых отдельной особи следует воспользоваться информацией, полученной от других, и при которых не следует.

Одно из таких правил – подражать нужно, когда несоциальное научение будет затратным. Оно гласит, что если животные могут легко и без расходования ресурсов решить проблему самостоятельно путем проб и ошибок, то пусть именно так и поступают. Но если особь сталкивается с чрезвычайно трудной задачей, которая потребует больших усилий или сопряжена с серьезным риском, – такой как, например, сложная многоступенчатая добыча пищи, – следует посмотреть, что именно делают другие, и повторять за ними.

Еще одно стратегическое правило – подражай, когда не уверен. Если особи находятся на знакомой территории, понимают проблему и знают, как ее решить, им нужно полагаться на собственный опыт. Если же они оказываются в незнакомой ситуации – в новой среде, при столковении с неизвестным хищником и так далее – и не убеждены в оптимальности своих действий, лучше подражать другим.

Третье правило – подражай, когда не удовлетворен. То есть если текущее поведение приносит богатые дивиденды, его и придерживайтесь. Но если результат вас разочаровывает, лучше повторяйте за другими; возможно, тогда отдача от ваших действий повысится.

Все это примеры так называемых стратегий «когда», диктующих время и условия, при которых надлежит обращаться к социальной информации{275}. Помимо них есть еще стратегии «кто», указывающие, у кого имеет смысл перенимать знания{276}. В частности, можно подражать большинству, а можно тому, кто пользуется наибольшим престижем или демонстрирует самое успешное