Про то, как…

«Мы с Юликом ехали на эту попойку на его „ягуаре“. А нас тормознули два мента. Хоть Юлик ничего не нарушал, просто они всегда крутые тачки останавливают. И один мент нахамил Юлику. Тогда Юлик, не моргнув глазом, дал второму менту триста баксов, чтобы тот ослеп, и избил первого. Представляешь?!»

Про то, как…

«Юлик, чтобы помочь своим приятелям унести ноги во время разборки, тормознул машину „скорой помощи". И они драпали через весь Киев с мигалкой, нарушая все правила дорожного движения. Те просто не смогли их догнать. Представляешь?!»

И уж совсем романтическую историю, про то, как…

«Мы с Юликом играли в бильярд в „Карамболе“. Юлий говорит: „Я в туалет“. Ушел и пропал на неделю. Исчез! И, представляешь, так и не признался, гад, где был. Но я узнал: с бабой. Нет, ты представляешь, он по дороге в туалет успел так сильно влюбиться в какую-то телку, что ради нее бросил на неделю все!»

Я знала все пути, перепутья и переплеты жизни Юлика, все его убеждения, высказывания, любимые шутки и анекдоты, все его безумные и бесконечные романы. Пульс жизни Юлика проходил сквозь меня. И однажды, спохватившись, я спросила у Мики: «Слушай, а Юлик что, точно так же знает обо мне все?» «Конечно! — удивился вопросу Мик. — Ты ж моя лучшая подружка — мой идеал гениальной женщины. И Юлику ты тоже очень нравишься!»

И потому, когда на выставке Энди Уорхола ко мне подошел высокий белобрысый парень в снежно-белой рубашке и обтягивающих бедра голубых джинсах, я узнала его сразу.

— Я сразу узнал вас! — улыбнулся он. — Я…

— Друг Мики — Юлик.

— А вы — Женя. Я знаю вас…

— По описаниям.

— И по…

— …фотографиям.

— И…

— …по рассказам обо мне.

Он был широкоплечим, жизнерадостным и погожим, как майский праздник. Помню, увидев его, я подумала: «Надо же, когда он улыбается, то излучает ореол света, будто электрическая лампочка». И верно, если бы я решила нарисовать портрет Юлия, то изобразила бы на холсте только солнечный свет…

Но главное — он был удивительно родным.

Он засмеялся — я знала его смех. Он пошутил — и я знала его шутку.

Странное, никогда не изведанное мной ощущение знать наизусть человека, которого ты видишь впервые! И знать, что он знает тебя наизусть. Мы ушли с выставки, сели в кафе и проговорили пять часов подряд, не затыкаясь ни на секунду.

Мы бросились друг в друга! Так иногда люди, едва успев выяснить имя партнера, бросаются с ним в постель. Мы отбросили социальные маски успешных людей, как отбрасывают одежду, чтобы поскорее заняться жадным сексом. Мы говорили без принюхивания и присматривания, без экивоков и недоговорок, без вежливых фраз, длинных предисловий и объяснений. Мы сразу же заговорили с ним о том, о чем не говорили даже с Микой, о чем Юлик никогда не говорил со своей девушкой, о чем я не смогла бы говорить со свои парнем, о том, в чем мы годами не признавались даже самим себе. О том, о чем в принципе не говорят!

И я рассказала Юлику, что до института пыталась заниматься проституцией, и про то, как мой восточный любовник запер меня в квартире голой, выбросив за окно всю одежду и сказав: «Ты останешься здесь до тех пор, пока не надоешь мне!» Рассказала, зная: Юлик сможет понять и принять меня такой. И Юлик рассказал, как при нем изнасиловали его девушку, и он не мог ничего сделать, поскольку его держали пять человек, и как после этого он хотел покончить с собой. Рассказал, зная: я смогу принять в себя его трагедию. Мы показали друг другу все самое трогательное, беззащитное, самое ранимое, что таилось у нас под сердцем, стыдливо спрятанное от мира под модной одежкой и веселым нравом. И вдруг с облегчением поняли, что можем любить друг друга настоящими.

Это была исповедь! Мгновенный, нигде не описанный, почти абсурдный случай абсолютного доверия и понимания. Мы вошли друг в друга, как в масло входит нож. И начали жить вместе так, словно мы жили вместе всегда.

Нет, мы даже не собирались крутить любовь. Даже не целились на роман. Попытаться соблазнить друг друга после такого чуда откровения, испортить бытовым романом ту нежную хрупкость, бережность, тайну невозможного в нашем с ним позерском мире познания человека человеком — казалось нам мелочным и пошлым.

И он, и я были несвободны.

Мой любимый Сережа Кайдановский недавно укатил в Америку, где давно уже проживали его предки и даже некоторые друзья, один из которых и подсуетил ему заказ на дизайн какого-то бара. Он уже успел продать там три своих и две моих картины. И теперь забрасывал меня яростными письмами, требуя, чтобы я немедленно паковала пожитки и мчалась к нему, обещая организовать мне там райскую жизнь, организовать мою персональную выставку, организовать нашу с ним свадьбу. (Рай и свадьба привлекали меня мало, но выставка была серьезным искушением.)

Юлик последний год жил с девушкой по имени Мила, столь же милой, как и ее имя, классической представительницей новомодной породы «Девушка бизнесмена» (окрас — белый, фасон — фирменный). Она была моделькой средней руки, длинноногой, пухлогубой, с наивными круглыми глазами. Юлик познакомил меня с ней в первую же неделю. И она понравилась мне. Они не были расписаны, но Мила искренне считала себя его супругой. И я безошибочно определила в ней идеальную жену.

У нее не было своих мыслей — только мысли Юлия, не было собственных желаний и амбиций — только его желания и устремления, не было своих принципов и взглядов — только мнения и убеждения мужа. Она моментально принимала их в себя. Она отражала его как зеркало. Но это было влюбленное и очень дорогое зеркало в пафосной золоченой раме. Такие женщины созданы для того, чтобы, глядя на них, мужчины могли гордиться собой. «Юлий сказал, Юлий слышал, Юлий любит, Юлик собирается…» — неустанно щебетала она. Эта тема вызывала у нее неизбывное захлебывающееся вдохновение. И я слушала Милу с умилением, поскольку все, что она говорила, сводилось к одному глобальному тезису «Юлий — лучший человек в мире!», который я разделяла.

Нет, мы не задумывались о любви. Мы дышали друг другом, как дышат воздухом, надевали друг друга на себя каждый день, как надевают любимую одежду, питались друг другом на завтрак, обед и ужин. Созванивались по сотне раз на дню, ведомые насущной, ставшей вдруг столь естественной потребностью пересказать все новости, мелочи, глупости нашей жизни. Мы ежевечерне встречались в нашем любимом кафе и, сидя за нашим любимым столиком, говорили, говорили, говорили и все равно не могли ни насытиться, ни насытить, расставаясь с чувством непроходящего голода недоговоренности, недосказанности, неоконченности разговора.

Но уже на следующий день знакомства (а может, и в первый, просто я заметила это только на следующий день) мы начали пожирать друг друга глазами. Лишь только наши взгляды встречались, контакт между ними становился ощутимым, как прикосновение. Мы могли водить друг друга глазами, не отпускать друг друга, держа одними глазами, говорить… Но чаще сидели молча, выпрямив спины, с лучезарно-сумасшедшей улыбкой на губах, и трахали глазами друг друга.