После сытного обеда семейство расселось по диванчикам на лужайке, переговариваясь и смеясь. Настроение у всех было отличным. Хотя я и не понимала языка, но по жестам, мимике, интонации голоса догадывалась, что шутками и веселыми историями они развлекают и меня, и себя. Я хохотала вместе со всеми. Семья Алекса оказалась очень дружелюбной и юморной.

* * *

Потом подали кофе в маленьких чашечках. На передвижном столике стояла ваза с пирожными. Отдельно лежали восточные сладости с орехами, облитые янтарным сахаром. Девочки – Далия и Фадила – притащили из дома музыкальный центр и включили арабскую музыку. Повязав на бедра тонкие платки, они начали танцевать. Как ловко у них это получалось! Бедра легко двигались в такт музыке, руки плавно изгибались, и мне казалось, что девочки едва касаются земли.

Я смотрела на них, не отрываясь. Мне ужасно хотелось присоединиться, но я стеснялась своей неловкости и своего животика. В этот день я решила обязательно научиться танцевать так, как эти арабские девушки.

Мысли мои полетели далеко-далеко. Туда, где на берегу Балтийского моря остался мой дом, мои друзья... Мой любимый мамусик.

Я представляла себя идущей по улицам Калининграда в красивой восточной одежде. Все с любопытством смотрят на меня, а я веду за руку очаровательного черноглазого малыша. В России сейчас темно и холодно, промозглый ноябрьский ветер. А здесь солнечно и тепло, и чарующая восточная музыка...

Голос Алекса вернул меня из грез: «Пойдем спать. Уже поздно».

Мы провели два дня на вилле родственников. Ходили на пляж – белоснежная поверхность мелкого, но очень жесткого песка сверкала на солнце и слепила глаза. Без темных очков можно было ослепнуть. А какое там было море! Бирюзовое и теплое-теплое! Я плавала и не могла заставить себя выйти из воды. Какое блаженство! Трудно было отвести взгляд от его сверкающей поверхности. Море сливалось с небом, таким же бирюзовым, и мне хотелось смотреть и смотреть и смотреть...

Но пора было домой, в Каир.

Мы забрали маму и мамины вещи. Глаза Зейнаб сияли счастьем, когда она смотрела на сына. Всю дорогу до Каира я заботилась о маме и муже: наливала воду в большие пластиковые стаканы, раздавала бутерброды, меняла диски в плеере, чтобы Алекс случайно не заснул за рулем, пока мама мирно дремала на заднем сиденье. Прибыв домой, Зейнаб по-хозяйски обошла всю квартиру и, оставшись вполне довольной, пригласила всех пить чай.

Алекс очень уважал и любил свою мать. Она была для него самым главным человеком. Ни работа, ни я не могли отвлечь его, если маме что-нибудь было нужно. Если она просила сына купить что-то, он делал это немедленно, никогда не откладывая на завтра.

На зиму – а в Египте зимой тоже было холодно – маме нужна была теплая одежда. Мы с Алексом поехали по магазинам.

Я выбирала подходящую одежду для свекрови слишком долго, вконец истощив терпение мужа. Однако труды мои были не напрасны. Теплые ночные рубашки, длинные, домашние галабии с начесом и совершенно потрясающая шерстяная накидка для прогулок привели в восторг не только Алекса, но саму маму.

Зейнаб была очень благодарна и так растрогалась, что, обняв меня, долго сидела на диване, прижав мою голову к своей большой, мягкой груди. Она что-то тихо говорила по-арабски, называя меня Саусан, и мне казалось, что я все понимаю. Да и как можно было не понять, не принять ее любви...

Время бежало быстро. Я привыкла к новой жизни и ни о чем не жалела.

Алекс уезжал на работу в восемь утра. После сиесты – в шесть вечера – он снова уезжал на работу.

Мы с мамой занимались домашними делами.

Каждую молитву, начиная с рассветной, Зейнаб стояла на коленях, на коврике в своей комнате. Никто не смел тревожить ее в это время.

Зейнаб готовила еду для семьи сама. Она не допускала меня до кухни: то ли не доверяла моей стряпне, то ли не хотела, чтобы я мешалась у нее под ногами, вернее, под руками.

Свекровь отлично готовила, мне все нравилось. Алекс, уплетая тушеные баклажаны, говорил мне: «Сонсон, учись, пока мама жива. Так вкусно, как мама, никто не готовит». Вставая из-за стола, он всегда благодарил мать и целовал ей руки.

Теперь, когда Зейнаб жила с нами, или, вернее, мы жили у нее, мне особенно хотелось чем-то отличиться, сделать что-то такое, чего не было до меня, чтобы все сразу заметили, как мое появление улучшило жизнь.

Я изнывала от ежедневного безделья и придумывала, чем бы себя занять. Что же такое сделать?

Если меня не допускали до кухни, я тратила энергию на уборку квартиры. Моими стараниями на коврах проявились яркие узоры. Я радовалась, как ребенок, Алекс и поверить не мог, что это – старые ковры, которые он собирался сменить. А Зейнаб одобрительно цокала языком и гладила меня по голове, повторяя: «О, Саусан! О, Саусан!»

Так как до меня постельное белье и одежду постоянно сдавали в прачечную, я решила поменять это правило и стирать сама, в машинке.

Я попросила Алекса купить веревки для сушки белья. Представив их растянутыми на балконе, где каждый день мама сидит в кресле, Алекс категорически отверг мою просьбу и само решение стирать дома. Тогда я решила схитрить:

– Алечка, ты рубашки меняешь каждый день?

– Конечно, иногда дважды.

– А постельное белье?

– Раз в неделю. А когда накопится целый мешок, сдаем в прачку раз в месяц: и белье, и твою одежду, и мои рубашки, и все мамино.

– И сколько в среднем ты за это платишь?

– Примерно сто – сто пятьдесят фунтов. Иногда больше.

– Хорошо. Каждый месяц ты будешь давать мне сто фунтов, и прачечная будет моей обязанностью. Ты согласен?

– Отлично! У меня всегда с прачечной проблемы, я забываю отдавать мешок с бельем в стирку. Мне порой нечего надеть, а грязное белье лежит в мешках не один месяц. Я буду оставлять деньги тебе, а ты будешь следить, чтобы чистые рубашки не кончались, – улыбаясь и обнимая меня, сказал Алекс.

– Ты покажешь мне, где находится прачечная?

– А зачем? Я и сам не знаю. Вызови по домофону Абдурахмана. Он придет и заберет мешок с бельем, а потом принесет тебе чистое белье и рубашки, а также квитанцию и сдачу. Вот и вся работа. Держи, двести фунтов, кончатся – скажи. Действуй, детка.

– И все? – удивилась я.

– И все. Этого достаточно. А ты что, хотела ходить в прачку сама? С мешками? Может, ты еще и стирать хочешь сама? Ну, уж нет... Я не хочу, чтобы ты стирала дома.

* * *

Полночи я не могла заснуть, продумывая завтрашнее развлечение. Я представляла себя волшебницей, которая легким движением руки превращает грязное в чистое. Главное, надо было успеть сделать все до прихода мужа с работы. Чтобы все случилось как бы само собой. Я знала, что Алекс будет недоволен, узнав, что я сама стирала белье и его рубашки, но мне так хотелось заняться чем-то полезным, что доставило бы мне удовольствие!