Но в этот момент темная вода снова забурлила, и на поверхности показались две головы. Дан держал найденного мальчишку за волосы, с трудом дыша и оглядываясь в поисках подмоги.

Тотчас к ним спикировал коричневый ящер. Инвар бросил племяннику веревку, но у Дана не было ни сил, ни возможности обвязаться ей как следует. Кедде распластался на льдине, гребя руками, стараясь приблизиться к утопающим, хотя сам не знал, чем сможет им помочь. Втянуть на льдину точно не получится, как не получится и у Инвара схватить рукой племянника или бессознательного мальчишку, потому что пока он сам обвяжется веревкой и надежно закрепит ее на гребне Арве, ледяная пучина…

— Разойдись, народ! — раздался громогласный голос невесть откуда взявшегося Хедина, и Кедде только сейчас увидел незаметно подплывшую к ним лодку, которой правили вчерашний именинник и его лучший друг. Бросив весла, они слаженно подхватили сначала толстого мальчишку, потом Дана и лихо втащили их в судно. Хедин махнул рукой Инвару. — Рулите к берегу, пока мамаши этих мореплавателей не добрались до полыньи и не устроили нам новую спасательную операцию!

Коричневый дракон послушно направился к Армелону.

Вилхе между тем уже оказывал первую помощь нахлебавшемуся воды пацану.

— К-к-как он? — стуча зубами от холода, выговорил Дан. Будто в ответ мальчишка закашлялся и принялся отбрыкиваться от спасителя.

Хедин достал из-под сиденья два одеяла. Одно бросил Дану, второе Вилхе, чтобы тот завернул в него промороженного бунтовщика.

Кедде облегченно выдохнул: все-таки боги им благоволили. Может, в награду Хедину, вытащившему себя из вчерашнего кошмара и сейчас направлявшего лодку прямиком к Кедде?

— Хоть вообще выходные не бери! — буркнул Хед, протягивая руку и помогая Кедде перебраться к остальным. Дан, скинув лишнюю одежду, отогревался в толстом одеяле. Напортачивший мальчишка, вжавшись в днище, переводил испуганно-вызывающий взгляд с одного своего спасителя на другого, но молчал, очевидно, ожидая приговора, и Кедде позволил себе расслабиться.

— Как ты лодку через лед провел, убогий? — спросил он у Хедина. Почему-то казалось, что Хед чувствовал себя не в своей тарелке, хоть и хохмил по-прежнему, и Кедде захотелось дать ему понять, что ничего не изменилось, несмотря на его вчерашнее унижение и откровенную слабость.

Кажется, ему это удалось. Хмыкнул Хедин, во всяком случае, уже без ощущаемой опаски.

— Али я не командир отряда? — вопросом на вопрос ответил он и кивнул Кедде на вторую пару весел. — Садись, грейся, пока Вил утопленников наших отпаивать будет. Чем быстрее доплывем, тем скорее их в госпиталь сплавим. Желательно живыми.

— Эйнарда сегодня нет, — на всякий случай предупредил Кедде, чувствуя, как напряглись оба пострадавших парня. Дан хоть и служил уже не первый год, а к Хединовым шуткам был явно непривычен. Мальчишка же и вовсе мог подумать самое плохое.

— Дарре на месте, — ответил за товарища Вилхе. — Он поможет.

— Кому Дарре, кому Ора, — усмехнулся Хедин. — У нее, говорят, пациенты махом выздоравливают. От одного взгляда.

Дан на носу лодки закашлялся, но Кедде был слишком занят греблей, чтобы обращать на него внимание. Гораздо сильнее его интересовало, на что намекал Хед. Ора, конечно, оказалась в госпитале неоценимой помощницей, но вот о подобном божественном даре Кедде что-то не слышал.

Озвучить вопрос ему, однако, не удалось. Вилхе, закончив растирать толстого мальчишку, потянулся к сумке, а заодно похлопал Кедде по плечу.

— Верь ему больше, — качнул головой он. — После того что мы сегодня пили, еще не то померещится. Добро, тревога эта прозвучала, а то точно нечисть бы ловить по городу пошли.

Хедин фыркнул, сделав вид, что не услышал. Он так налегал на весла, что судно добралось до берега в считанные минуты. Правда, не до того, пологого, где приземлился Арве, ссаживая со спины спасенных ребят, а до довольно-таки скалистого, зато почти полностью освобожденного ото льда.

Хедин спрыгнул прямо с стылую воду, достающую ему почти до пояса, и вытолкал лодку на крохотный песчаный пляж.

— Силен! — с легкой завистью заметил Кедде, пока Вилхе выбирался на землю и подтягивал к себе нос судна, помогая товарищу.

Хедин передернул плечами.

— Теперь достаточно протрезвел, чтобы к бате с докладом явиться, — объяснил он. — А то, знаешь, он на родственные связи не посмотрит: снимет голову с плеч и не поморщится. А я привык к ней как-то. Да и девчатам нравится.

Кедде расхохотался. Хед был неисправим.

Хедин просто запретил себе о ней думать — а что оставалось? За последние три года он овладел этим искусством в совершенстве, вот только пару дней назад искренне поверил, что время самообмана подошло к концу и он сможет наконец стать самим собой. И не огребать за это всякий раз, когда давал хоть малейшую слабину. Как все детство. Как после идиотской попытки в восемнадцать. Как после отчаянного шага два дня назад, когда Ана снова предпочла Эдрика.

Она всегда его предпочитала, и Хедин не смог бы ответить на вопрос, на что он надеется. Но жить без этой надежды попросту не хотелось. И никакие военные заслуги и личные победы не могли заткнуть эту ноющую дыру в душе, лишь пару раз затянувшуюся тонкой пленкой, которую он сам же и порвал.

Чего стоило, в самом деле, не отталкивать Ану, когда она пыталась ему пойти навстречу? Он все-таки старше был и вроде как умнее. Мог хотя бы снисхождение какое-то проявить, о терпении вспомнить, в закромах человеколюбия покопаться. Какое там?..

У Хедина напрочь отрубало рядом с Аной разум. Оставались только инстинкты: присвоить, защитить, зубами выдрать у любого, кто на нее посягнет. И плевать, что думала об этом она сама: однажды Хедин дорвался и с тех пор свихнулся окончательно.

Он покривил бы душой, сказав, что никогда раньше такого не испытывал. Были в его жизни и поцелуи пострастнее, и ласки поумелей. Да только до сих пор отзывалось лишь тело. А с Аной зазвенела душа — та самая, что столько лет изводила его этой своей придурью. На кой ляд сдалась ему Ана? В ней не было женщины ни на йоту: колючка что на язык, что на характер. Красивая, конечно, не отнять, но Хедин и покрасивее видел. И не только видел — но те ощущения не шли ни в какое сравнение с рождаемыми Аной. Когда в них весь мир сосредотачивается, и какое-то яркое безумие внутри нарождается, и хочется заорать так, чтобы богам было слышно: «Моя! Моя! Моя!»

Не думать!

Чего уж проще?

Когда уже полтора месяца каждую ночь — снова и снова — ее поцелуи. Ее отзывчивость. Ее смелость. Не оттолкнула, когда он черту переступил, а Хедин потом всю голову сломал, пытаясь понять, почему. Двух братьев сравнивала? Хотела узнать, что из себя Хедин представляет и правдивы ли рассказы о нем? Или просто поддалась праздничному сумасшествию, которое у кого угодно самообладание отнимет?