почему она не носит платьев с глубоким вырезом или с открытыми плечами и спиной. Самой по себе гораздо проще. Тогда никто и не догадается, что она отличается от обычной дамы из Мемфиса. Ортодоксальные женщины легко сходили за местных. Поэтому Хелен частенько подзуживала мужа Алвина надевать шляпу поверх кипы, когда они выходили в люди.

– Я просто хочу сказать, – поясняла она, – что так проще: не надо беспокоиться о том, что подумают люди. Мы все-таки не в Нью-Йорке.

В Нью-Йорке мужчины в кипах были повсюду. Другое дело – Мемфис, где большинство кипу в глаза не видывали. Было спокойнее слиться с толпой. Но Алвин ее не слушал. «Я здесь всю жизнь живу и не собираюсь теперь стыдиться того, кто я есть», – отвечал он. Вообще Алвин был одним из немногих, кто всегда и всюду ходил в кипе, даже в сороковые и пятидесятые, когда ну просто никто так не делал.

Набрав кучу платьев, Хелен направилась в заднюю комнату, которая была одновременно местом, где продаются самые модные вещи, и общей примерочной без отдельных кабинок. Здесь повсюду, среди шикарных вечерних платьев, женщины раздевались и примеряли одежду. И в дальнем углу, около вешалок с самыми красивыми красными атласными платьями, которые Хелен когда-либо доводилось видеть, была Бат-Шева. Она стояла перед трехстворчатым зеркалом, подле вешалок с облегающими блузками и узкими бархатными юбками. Она не смотрела по сторонам, сосредоточенно изучая свое отражение в черном платье (без рукавов, с открытой спиной!). Как модель, которую снимает «Vogue», она подбирала волосы с шеи наверх. Что она о себе возомнила, не могла взять в толк Хелен.

Бат-Шева увидела ее в зеркале и обернулась, расстегивая молнию.

– Не подходит платье, но я все равно его мерила просто для удовольствия. У меня освободилось немного времени, ездила неподалеку и вот решила заскочить, – сказала она.

– А где Аяла?

– Миссис Леви предложила присмотреть за ней. Я хотела сказать, что не нужно, но Аяла так обрадовалась, что у меня духу не хватило ее расстраивать.

– Как мило.

Хелен вспомнила, что миссис Леви без умолку рассказывала, до чего же чудесный ребенок Аяла и что она намерена сделать для нее все, что в ее силах. Тогда Хелен еще не поняла, насколько это серьезно, но раз уж миссис Леви решила выложиться по полной, тогда и Хелен стоит последовать ее примеру. Она не была знакома с матерями-одиночками, но, напомнила она себе, быть в общине среди прочего означает проявлять участие и в ситуациях, с которыми никак не ожидал столкнуться.

– Буду тоже рада помочь. Позвоните мне, если что-нибудь понадобится.

– Большое спасибо, – ответила Бат-Шева. – Так важно, когда ты среди людей, готовых прийти на помощь.

Бат-Шева расстегнула платье, и это вернуло Хелен на землю. Ее ждали покупки, и самое время приступать. Хелен повесила кипу платьев на ближайший рейл, но все, что она навыбирала, показалось вдруг совершенно безвкусным.

– Вот это очень ваше, – сказала Бат-Шева, показывая на платье в красно-синюю клетку, длиной ниже колена и с воротом, закрывающим ключицы.

Хелен разозлилась: только об этом она и мечтала – чтобы ее воспринимали как старую унылую тетеху. Она хотела носить одежду в духе той, что примеряла Бат-Шева, – облегающие короткие платья, что выгодно подчеркивают фигуру, которой она все еще очень даже гордилась. Но правила скромности этого не позволяли. Хелен выкручивалась как могла. Появлялась в синагоге в черном кожаном костюме до колена или в леопардовой шляпке вместо обычной шерстяной. Чуть больше можно было разгуляться с туфлями: касательно обуви не было правил скромности (по крайней мере, известных ей). Она носила шпильки, открытые золотые сандалии и замшевые оранжевые лоферы. Ее гардеробная была иллюстрацией того, как туфли могут взбодрить даже вполне скромный туалет. Но всего этого было мало. Хелен по-прежнему грезила, как приходит в синагогу в чем-то обтягивающем или в пайетках или фланирует в платье без бретелек на Ежегодном банкете стипендиатов. Все восхищаются, как молодо она выглядит. Восклицают, что в шестьдесят один она так же прекрасна, как и в ранней юности.

Бат-Шева высвободилась из платья и оставила его в куче на полу. Возясь с пуговицами, молниями, завязками и застежками, Хелен пару раз украдкой на нее взглянула. Хелен не из болтливых, но по мере возможности описала нам, как выглядит Бат-Шева. Она не носила обычное белье, ничего из разряда простого белого хлопка, которому мы отдавали предпочтение. Ее белье было предназначено для зрителя. Пара каких-то тесемочек и лоскут черного кружева. И лифчик такой же: того же кружева и едва что-то прикрывает.

Но это еще ладно. Когда Бат-Шева стала натягивать через голову коричневый джемпер с короткими рукавами, Хелен заметила, что слева из-под лифчика что-то виднеется: татуировка в виде розы. Мы не знали ни одного человека с татуировкой. Ни единого. Подобное осквернение собственного тела было категорически запрещено. Хелен отвернулась, испугавшись, что ее застукают за подглядыванием. Она попыталась переключиться на развешанную одежду. Но пока Бат-Шева выбирала, что бы еще померить, Хелен воспользовалась моментом и всмотрелась получше – убедиться, что это не обман зрения, не игра света, не блик от розовых обоев. На этот раз татуировка была видна отчетливее и оказалась более темного красного оттенка, чем почудилось сначала. Стараясь не выдавать себя, Хелен изучала, какого она размера, сколько лепестков у розы, что за форма зеленых листков.

– Вижу, вы заметили мою татуировку, – огорошила ее Бат-Шева, и Хелен, отчаянно забормотав какие-то отговорки, принялась сражаться с очень капризной молнией и крайне непослушными пуговицами.

– Нет-нет, толком не заметила, пока вы не сказали, – запротестовала Хелен. Но теперь, когда было можно, она подошла посмотреть поближе. В голове замелькали образы, которые ассоциировались у нее с татуировками: накачанные мужчины на мотоциклах, сомнительные клубы и кожа, много кожи. Так вот, значит, из какого мира прибыла Бат-Шева.

– Как необычно, – наконец произнесла Хелен, сообразив, что невежливо совсем уж промолчать. Сердце у нее колотилось. Она уповала лишь на то, что Бат-Шева не подметит неловкости в ее голосе и не запишет ее в безнадежно старомодные особы.

Бат-Шева рассмеялась.

– Да уж, подозреваю, здесь такое не принято.

И тут в примерочную вошла Джослин Шанцер. Хелен подскочила к ней и чмокнула в щеку. Джослин и Хелен не были лучшими подругами. Много лет назад они обе претендовали на президентство в Женской группе помощи, и, когда победила Джослин, Хелен еще долго залечивала обиду. На самом деле у нее не было шансов выиграть, у Джослин родственников куда больше, чем у Хелен, и все эти бесконечные кузены обеспечили