— Из Франции, — подтвердил я.

— Из войск генерала Лохвицкого?

— Да.

— В Ля-Куртине были?

Лицо консула багровело на глазах.

Карл Яковлевич был выключен из разговора взмахом его руки.

— Да, конечно, — не стал скрывать я.

— Безобразничали?

Ну, совсем сейчас консул себя неправильно ведет… Не так я как-то дипломатических работников представлял.

— Нет, не безобразничали. Мы требовали отправки на родину.

— На родину? — консула даже в кресле подбросило. — Предали вы родину!!!

Консул ударил кулаком по столу.

Что-то не получался у нас разговор. Совсем не получался…

Карл Яковлевич, это было по нему сейчас хорошо видно, такого развития событий никак не ожидал. Вид у него был несколько растерянный и какой-то, можно сказать, даже виноватый. Хотя, с чего?

— Жаль, что не перебили вас всех там! — сорвался почти на визг консул.

Кулак его вновь ударил по столу. Причем, дважды.

Мля…

Что его так заело-то? Вот так инсульт некоторых и хватает…

— Позвольте, мы за поддержкой в зависящем от Вас вопросе пришли… — в голосе председателя комитета помощи русским военнопленным металла сейчас было хоть отбавляй.

— Бунтарям и дезертирам я никакой поддержки и помощи не оказываю!!! — палец консула указывал на дверь. Он даже в кресле привстал и вперёд наклонился.

— Вы обязаны помочь! — закусился на хозяина кабинета Карл Яковлевич.

— Я… Я вам совершенно ничем не обязан! Разговаривать даже не желаю!

Консула даже потрясывало немного.

Мля…

Ненормальный какой-то… Электрическим током ему надо лечиться.

Лицо консула из красного превратилось в белое. Он трясущейся рукой сгрёб со стола колокольчик и замахал им в воздухе.

Что уж так-то…

Точно, сейчас его кондрашка хватит.

Карл Яковлевич сделал пару шагов к столу консула. Остановился. Упёрся глазами в сидящего.

Мне показалось, что не сдержит сейчас он себя. Он — председатель комитета, а с ним тут так…

Дверь за нашими спинами распахнулась и в кабинете консула народа прибыло.

Один, два, три, пять… семь. Трое, обмундированных как уже виденный мною швейцар, и четверо в штатском.

— Вывести! Арестовать!

Совсем что-то консул краев не видит…

— Прочь!!! — рявкнул Карл Яковлевич.

Швейцары и штатские отпрянули к стенам.

Председатель комитета махнул рукой мне и Попову на дверь.

— Уходим!

Впрочем, далеко уйти нам не дали. В коридоре меня, Попова и Карла Яковлевича встретили швейцарские жандармы. Гадать не надо, их обиженный Афанасием хранитель дверей вызвал.

Во попал…

Карл Яковлевич и Попов отделались проверкой документов, а я оказался в жандармском управлении.

— Пермиссьон, — ещё раз потребовали там от меня.

Спросили бы что полегче… Нет у меня пермиссьона. Где я его возьму.

Интерьеры у меня сегодня менялись, словно в калейдоскопе. Часа не прошло, как я оказался в местной тюрьме.

Перед тем, как отправиться в камеру, меня с ног до головы обыскали. Отобрали все мои небольшие деньги, сигареты, спички. Лишился я и ботинок, а также гимнастерки и брюк. Их-то зачем отняли? В камере я оказался в одном нижнем белье.

Зверьки? Они — при мне. Золотые фигурки, как правильно и сказать, умеют морок какой-то наводить. Все, кроме меня, на них в упор смотрят и не видят, трогают, а не ощущают. Это я ещё до японской войны в селе Федора заметил. Сначала я их прятал, как мог от чужих глаз скрывал, а потом понял — для других их, как и нет. Как-то в бане у Федора я пояс с ними снял, на лавку положил, а бузник на него сел и не заметил. Чудеса? Ещё какие…

Глава 23

Тюрьма

Так, а за что меня в тюрьму-то?

Что я такого натворил?

Какой закон нарушил?

Если из батальона смерти сбежал, так должны были обратно во Францию отправить…

Вопросы, вопросы, вопросы. Словно осы над вазочкой с медом.

Почему раздели? Верхней одежды лишили? Как угодничек босыми ноженьками я сейчас шлёпаю. Ну, почти. Носки не в счёт.

Что, в Швейцарии, принято в кальсонах и нижней рубахе в тюрьме наказание отбывать?

Спросить даже некого — камера у меня одиночная.

Видно, здесь как во Франции — один человек в камере, а если из камеры куда-то выводят, то на голову чуть ли не мешок набрасывают. Сам я во французской тюрьме не был, но разговоров про неё наслушался. Это когда в Африке канал строил. На каторге.

Вообще, тут у меня за пределами России с карьерой как-то не покатило — каторга, батальон смерти, тюрьма…

Кстати, в Африке теплее было…

Кальсоны и рубаха — не шуба лисья. Прохладно в камере. Зуб на зуб не попадает.

Так, а кормить-то здесь меня собираются? Если и собираются, то что-то очень долго. По моим ощущениям уже поздний вечер, а ни попить, ни поесть пока не принесли…

Холодно, голодно, темно…

Мля…

Во попал…

За каким лешим меня в эту Швейцарию понесло…

На нарах — чуть потолще блина подушечка и вышарканное одеялко. До носа это убожество натянул — ноги голые. Ноги прикрыл — чуть не вся грудь наружу.

Мля…

Вот тебе и центр Европы. Цивилизация…

Я сам не заметил, как меня сморило. Вертелся, вертелся на нарах, так и сяк, поудобнее устраивался, и уснул.

Через какое-то время встал, за окошечком под самым потолком ещё темно было, в ведерко пожурчал и снова лёг.

Совсем у меня камера не оборудованная. Ведро — вот и все удобства.

После справления нужды что-то снова не засыпалось. А вот зверьки мои сегодня заленились — не переходят в режим обогрева. Раньше в подобных ситуациях от них тепло шло, а тут — забастовали. Плохо это, совсем плохо.

Чтобы совсем не околеть, я встал, в пародию на одеяло завернулся, для тепла ещё и убогую подушку на груди под нижнюю рубаху разместил. Туда-сюда по камере ходить начал.

Опять плохо. Ногам от пола холодно…

Забрался на нары, спиной о стену оперся, ноги согнул, сам скрючился…

Ступни уже не на полу, им лучше, а пояснице от стены — весьма прохладненько. Почки бы не застудить для полного счастья…

Мля! Мля! Мля!

За что мне такое наказание!

Подушку рахитичную между спиной и стеной разместил, в одеялко замотался…

Всё, лучше не получается…

Тут на двери камеры окошечко и открылось.

Что?

Чай или кофе на выбор?

А, тут же цивилизация…

Я выбрал кофе.

Кружка была большая и я немного, но согрелся.

Э, а кроме кофе? Через час завтрак? Я бы и сейчас не отказался…

Как и обещали, через час накормили. Причем, даже не плохо. Опять же словоохотливый человек за дверью объяснил, что здесь тюрьма от законопослушных людей таких как я изолирует, а не провинившегося от