— Я не говорил этого, сэр, — дрожащим голосом вымолвил Эрон, обращаясь к полу.

— Что же ты говорил, друг мой?

— Ничего такого, сэр, — вырвалось у него как последняя воля умирающего.

— Значит, Джеремая — лжец?

— Да, сэр.

— Нет! — вырвалось у меня.

Дедушка перевел взгляд в мою сторону — причем так стремительно, что решительность тут же бесследно меня покинула. Я продолжал бороздить взглядом черный, как гробовая доска, паркет.

— Эрон, спрашиваю в последний раз. — Дыхание Эрона стало агонизирующим. — Джеремая — лжет?

Сцепив зубы, я сжал кулаки.

— Да, сэр.

— Сам ты врешь! — метнул я в товарища взгляд, полный гнева и презрения — впрочем, тщетно, потому что наши глаза так и не встретились, он по-прежнему не поднимал головы.

Мой дед топнул каблуком, не сильно, однако вполне достаточно, чтобы усмирить меня. Я ни капельки не боялся, и даже злости особой к предателю не испытывал. Ощущения были такие, будто мы с дедом в одной команде, он ведь спас меня, всегда защищал и стоял на моей стороне, так что скоро все, видимо, разъяснится.

— Откуда Джеремае известно, что я держу конфеты в столе?

Эрон безмолвствовал. Звук новой пощечины прервал тишину. Я не смотрел, прикусив губу, я старался не выдать злорадства.

— Кто же лжец, Аарон? — Нога моего деда постукивала по полу как метроном, словно отсчитывая последние минуты жизни изменника. Новая пощечина эхом разлетелась по кабинету, и слова сами запросились наружу из Эрона.

— Это я… сэр, — хлюпая, выдавил он. — Я солгал.

Я прикусил губу еще сильнее.

— А теперь покажи мне, как ты крадешь из моего стола.

Он медленно оторвал взгляд от пола, на щеках его разливались красные и синие пятна, словно мазки акварельной краски по влажной бумаге. Поверху струились ручейки слез.

— Простите, сэр…

— Давай представим, что меня здесь нет. Твои действия? — Дед отступил от стола.

Зажмурившись, он подошел точно лунатик и замер, подняв на деда вопросительный взгляд.

— Давай-давай.

Эрон снова зажмурился, медленно отодвинул ящик стола, его ладонь юркнула туда-сюда, словно мышь, а потом он быстро задвинул ящик, словно обжегся. Так он и остался стоять, зажмурившись, трепеща длинными белесыми ресницами.

Мой дед снова напомнил ему, для чего он сюда пришел.

Глаза испытуемого на сей раз раскрылись, но тут же бессмысленно уставились в пустоту. Вытянув руку перед собой, он раскрыл ладонь, в которой лежали несколько мятных леденцов.

— Значит, это ты просветил Джеремаю, — Эрон кивнул, не опуская руки, будто загипнотизированный, — как воровать. И ты надоумил его жаловаться насчет ванны? — Ответный кивок.

Так повторилось несколько раз — дед спрашивал и получал утвердительный жест. Затем Эрона заставили повторить все по списку, от начала до конца, включая ложь и попытку оболгать брата. К тому времени как он закончил, вытянутая рука уже тряслась, как у парализованного, а леденцы подпрыгивали на ладони, как попкорн в автомате. Я тихо отступил в тень, стараясь скрыться за фигурой деда.

— Итак, что будем делать? Ведь я должен преподать тебе урок, не так ли?

— Да, сэр, — кивнул он в пол.

— И как именно?

Эрон испустил стон и был награжден еще одной оплеухой. Изо рта у него потекла кровь.

— «Глупость привязалась к сердцу ребенка, — когда он проговорил эти слова, кровь залила ему весь подбородок. — Но исправительная розга удалит ее от него».

Сара предпочитала не бить меня по лицу. У нее был на это свой взгляд. То есть — она поступала так лишь в крайнем случае, довольствуясь другими методами. Да и бить она меня предпочитала чужими руками. Я уже подумывал рассказать об этом Эрону.

— Откуда цитата?

— Притчи Соломона, глава двадцать вторая, стих пятнадцатый, — прошепелявил он сквозь разбитые губы.

Дед решительной поступью прошествовал к одной из полок и вернулся с толстым кожаным ремнем. Затем сгреб конфеты с ладони Эрона.

— О чем еще говорится в Притчах, Аарон?

Эрон сглотнул кровь.

— «Не оставляй юноши без наказания… — голос его чуть сел, но звучал вполне отчетливо. — если накажешь его розгою, он не умрет». Глава двадцать третья, стих тринадцатый.

Дед протянул руку, словно собираясь пожать в знак солидарности повисшую в воздухе ладонь Эрона, но вместо этого ударил по ней ремнем. Ладонь дрогнула, но осталась на месте. Последовал второй удар — и он был далеко не последним. При каждом хлопке Эрон старался держать руку подальше от тела, всякий раз невольно жмурясь. Сара такого со мной никогда не делала. Наверное, это очень больно.

Когда дед досчитал до десяти, экзекуция была прервана. Кисть руки была исполосована ремнем и заметно распухла. Лицо деда оставалось незыблемо бесстрастным. Более того, спокойствия в нем даже прибавилось. Рука Эрона обессиленно поплыла вниз. Слезы катились по лицу, и он старательно выдавливал их из глаз, словно нанюхался лука. От этого зрелища мне становилось не по себе.

— Спасибо, сэр, — громко объявил Эрон.

Руки мои снова сжались в кулаки.

— Так ты был наказан за воровство. А как быть с остальными грехами?

— Меня следует наказать, сэр, по главе двадцать третьей, стих четырнадцатый. «Ты накажешь его розгою… — голос дрогнул, — и спасешь душу его от преисподней».

— Снимай штаны, Аарон. И задери рубаху.

Эрон расстегивал пуговицы левой рукой — правой он пошевелить не мог. Затем так же стянул штаны. Подошел к столу и облокотился, по знаку деда. Я даже ощутил зависть, что они так хорошо понимают друг друга, с полуслова, по одному кивку. Дед встал за ним и положил руку на Эронов затылок. Со мной он этого никогда не делал. Ко мне он вообще ни разу не прикоснулся.

Ремень поочередно прогуливался по спине и ягодицам, словно выбирая место, где лучше остановиться. Эти ощущения были мне хорошо знакомы. При каждом ударе грешник постанывал. Дед наконец выпустил его затылок, и я перестал испытывать жгучую ревность. Ремень сосредоточился на заднице. Как мне нравилось, когда Сара сжимала мне при этом бедро — я чувствовал, что мы в самом деле близкие люди, даже родные. Так она сидела у меня на ногах, пока ее бойфренд прохаживался по мне своим орудием наказания. И тогда ее рука будто ласкала меня, будто успокаивала. Такая мягкая, нежная, она заставляла забыть о чужом ремне.

Тело вздрагивало, откликаясь на каждый удар. Эрон плакал навзрыд, а я вспоминал, как вонзались в меня ее ногти, наказывая меня за грехи.

— Мерзкий мальчишка…

Ремень уже расплывался перед глазами. И все становилось как на небесах. Порка закончилась, и теперь я надеялся, что наступила моя очередь.