утираясь запачканными землёй ладонями, отчего лицо покрылось потеками слез, смешанных с землёй. Отец прижал голову сына к своей груди и Ваня продолжал судорожно рыдать, дёргаясь под рукой отца.

Мужики закрыли гроб крышкой, забили несколько гвоздей и на полотенцах спустили заколоченный гроб в могилу, сбросив туда и концы полотенец крест – накрест.

Провожающие снова бросили по горсти земли уже на крышку гроба и мёрзлая земля глухо билась о доски, а нанятые мужики, взяв лопаты, принялись закапывать могилу и устанавливать крест, пока поп, помахивая кадилом, читал прощальную молитву. Но Ваня ничего этого уже не видел, продолжая плакать, прижавшись лицом к отцовской груди.

Назад в усадьбу все возвратились на санях, под звон бубенцов, подвешенных к лошадиным дугам. Ваня, наконец, успокоился и украдкой, из-под полы отцовской шубёнки, смотрел на проносившиеся мимо деревья, покрытые свежим снегом.

У дома их встретила Фрося, которая не пошла на похороны барыни, чтобы готовить поминальную трапезу. Себе в помощь она пригласила ещё двух баб, так что к возвращению с похорон стол в гостиной был уже накрыт и заставлен блюдами и графинами.

Ваня, увидев еду на столе, где ещё утром лежала его мама, расстроился и снова заплакал. Фрося дала ему капель успокоительных, которые взяла в комнате Ваниной матери, отвела в комнату, уложила на кровать и Ваня скоро забылся беспокойным сном, не увидев всех поминок.

Мужики поминали барыню за столом на кухне, а в гостиной расположились отец, сестра Лида с мужем, пришёл поп, с которым Пётр Фролович учительствовал в церковно-приходской школе, вместе с попом пришёл и дьячок, потом зашёл урядник засвидетельствовать свои соболезнования, потом заглянул зажиточный крестьянин, что возил иногда Петра Фроловича в город. Заходили и ближние мужики, которых Фрося принимала на кухне, и выпив чарку-другую водки, уходили, кланяясь через дверь Петру Фроловичу.

Ваня проснулся, когда начало темнеть. Посетители как раз стали расходиться. Пройдя на кухню, Ваня захотел кушать и Фрося проворно собрала ему поесть на краю кухонного стола.

Мужики тотчас встали и раскланявшись пошли прочь, изображая сочувствие, но выйдя за ворота усадьбы запели песню, подхватив её отголосок из деревни, где праздновали масленицу.

Поп, подхватив пьяненького дьячка под руку, погладил Ваню по голове, сказал, что мама его непременно будет скоро в раю, поскольку была женщиной праведной и церковная пара удалилась в деревню, из которой продолжали доноситься песни, далеко слышные в тихий и морозный вечер.

Пётр Фролович продолжил одиноко сидеть за столом, иногда выпивая рюмку водки, но не хмелея, по причине горестного состояния.

Конечно, жена его долго болела и он пользовался по мужской надобности услугами Фроси, но, как– никак, а с благоверной он прожил почти тридцать лет, нажил четверых детей и никогда не слышал от жены злобных или истеричных слов, которые позволяют себе иные жёны, особенно в пору увядания их женственности. Любви и страсти особой не было между ними, поскольку брак этот устроил его отец Фрол Григорьевич, но брак пришёлся впору, их семейный очаг всегда горел ровно, согревая теплом и его, в нелёгкой офицерской жизни, и их детей, подросших и вышедших в люди. Только Ванечка теперь остался сиротой и ему, отцу, нелегко будет дорастить Ваню до взросления.

Подошла Фрося и попыталась обнять Петра Фроловича, но тот отстранился: не гоже в день похорон прелюбодействовать – надо погодить пока пройдут положенные сроки. Фрося, как сметливая женщина, поняла и не обидевшись, ушла на кухню прибирать со стола, а Петр Фролович ещё немного посидел и почувствовав усталость, прошёл почивать в свою комнату. Проходя через комнату Вани, который уже крепко спал, погладил осторожно осиротевшего сына по голове, отчего тот перевернулся набок и сказал во сне отчетливо: «мама».

V

На следующий день Фрося подняла Ваню спозаранку в школу.

– Иди, иди Ванечка в школу, нечего дома сиднем сидеть, мать уже не вернёшь, а тебе учиться надобно, – ласково приговаривала она поглаживая Ваню по голове, как иногда делала его мать, некстати вспомнил Ваня, но встал, покушал, собрал ранец, сунув туда горсть конфет оставшихся от поминок, когда гости пили чай.

В школе день прошёл как обычно, лишь учитель Иван Петрович выразил Ване своё сочувствие и уверенность, что Ваня выучится на хорошего человека. Конфеты он раздал ребятам со своей линии, а оставшиеся отдал старшим, сказав, что это от поминок по его матери и пусть они тоже помянут её, пока душа ещё здесь на земле, а не вознеслась на небеса.

Незаметно прошла неделя с похорон и вновь в усадьбе собрались гости на девять дней поминовения усопшей рабы божьей Пелагеи Ивановны. По этому поводу Пётр Фролович заказал в церкви службу, после которой, вместе с попом и неразлучным с ним дьячком пришли на поминки, где Фрося уже накрыла стол. Больше никто не пришёл, только сестра Лида заглянула на минутку вместе с полугодовалым сыном, которого привезла на детских санках, благо день выдался солнечным и почти тёплым.

Ваня в этот раз сел за стол вместе со взрослыми, пил чай с плюшками и слушал рассказы попа о блужданиях души его матери. Оказалось, что на девять дней душа впервые возносится к небесам, а до этого странствует по земле. Потом, на сорок дней, душа его матери в последний раз вернётся на землю, поглядит на родных и близких и уже навсегда вознесётся на небо в уготованную ей обитель.

– Твоя мать была благочинная женщина, в церковь ходила часто, а не только к воскресной службе, жила без греха и обязательно попадёт на небеса, – назидательно говорил Ване попик, осушив очередную стопку вишневой наливки, до которой оказался гораздо охоч. Дьячок, напротив, жаловал водочку и выпив уже несколько рюмок под селёдочку, стал пытаться прочесть молитву на девять дней за упокой души рабы божьей Пелагеи, но путался в словах, пока поп, сердито, не осадил его.

Несколько мужиков, тоже охочих до выпивки, зашли поклониться барину на девятины усопшей, за что были угощены Фросей на кухне, а сама Фрося в этот раз сидела за хозяйским столом вместе с гостями – так распорядился Пётр Фролович.

На сороковины матери всё повторилось, лишь солнце светило ярче и грело сильнее, по дорогам бежали ручьи. Ваня посидев для порядка вместе с взрослыми за столом, после службы в церкви, где он присутствовал вместе в отцом, по его настоянию пропустив школу, быстро ушёл на дорогу, прихватив со двора дощечку в которую он вставил палочку, на нее одел бересту вроде паруса – получился кораблик.

Этот кораблик Ваня