тоже останется за тобой, – я уже договорился со смотрителем училищ. Живи, как сможешь, и как захочешь. Может, на войне я одумаюсь, тогда напишу тебе письмо, но ты вольна в своих поступках: живи одна, найди другого дурака, вместо меня, или возвращайся к своему Диме, который тебе так дорог, что ты изменила мне с ним при первой возможности.
Оставайся, а мне надо идти на войну, – закончил Иван, встал, зашёл в кабинет, взял приготовленную котомку, надел учительский китель и молча прошел к калитке, ожидая, что Надежда окликнет его, бросится за ним, повиснет на шее, будет по-женски рыдать и умолять остаться, простить её дуру за неосторожные поступки и слова, но Надя сидела, как каменная, в столбняке чувств, и Иван, громко хлопнув калиткой, ушел от когда-то любимой, а теперь ненавистной женщины на войну – всю грязь и кровь которой ему предстояло испытать.
Потом, вспоминая этот свой поступок, он бесполезно сожалел о содеянном безрассудстве, которое по своим последствиям было схоже с безрассудством интимной связи Надежды с её любовником: также, как и девушка, он, мужчина, совершил непоправимое, расплачиваясь за него потом всю оставшуюся жизнь. О Надежде он больше никогда не слышал, разделенный безжалостной войной, случившейся вскоре после его ухода из дома, из семьи и из привычной мирной жизни.