— Егор, — ответил. — Но крестили Георгием.

Дерево темное, а краски действительно светлее, ярче. На фигурах застывшие потеки.

— Скандал, конечно, для большевиков необыкновенный. — Священник мотнул головой, всплеснул руками. — Сын секретаря ячейки, узрев сие, хотел из комсомола выйти.

— По нам же, — продолжал он, — щеточкой прошлись. Комиссия работала неделю.

Мне было ясно, о какой комиссии говорит Магдарий. Кампания за разоблачение религии и святых чудес в газетах призывала произвести полную ликвидацию мощей, «избегая при этом всякой нерешительности и двусмысленности». В Ростове комсомольцы и коммунисты собирали подписи за взрыв храма на площади перед бывшим государственным банком.

— Комиссия вскрыла ковчежец с мощами, — говорил священник. — Пробовал я противостоять. Но повсюду изымают церковные ценности. Вот и нам все драгоценные оклады пришлось, конечно, отдать.

В свечном неверном свете с доски икон осуждающе смотрели святые.

— Да что я, роптать грех, сказано же, не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут. — Священник вздохнул и перекрестился. — А вот что колокольный звон запретили, это уже обида. Ведь это небесный призыв выражает. А в праздник как человеку без колоколов?

Я промолчал.

— Однако же новые мощи они собрали. — Он снова дернул плечом.

«Новыми мощами» в советской прессе называли построенный в Москве после резкого выступления Троцкого мавзолей.

— Собрали и уложили. В капище, чуть ли не в пирамиде. Не по-христиански это. Вы вот веруете?

Магдарий спрашивал доброжелательно. И, задавая вопрос, смотрел спокойно, прямо. Говорить о таких вещах я не умел и не любил, разговор выходил неловким, но и обижать его не стоило. Очевидно было, что он много знает о здешних делах и человек неглупый.

— Tres physici — duo athei, среди трех врачей двое всегда атеисты, — ответил я уклончиво.

Священник покивал — понимаю.

— Я вас не о вере хотел расспросить, а, напротив, о суевериях, — сказал я. — К кому и прийти, если не к вам. Девушка погибла, с телом поступили демонстративно. Нужно разобраться.

— Помогу чем смогу, но вряд ли многим. Видел ее не раз в поселке, но здесь она не бывала.

— Вы же присутствовали, когда привезли тело.

— Да, отслужили шестой час, стало быть, полдень, — отец Магдарий говорил медленно, чуть нараспев. — Ну вот дверь нараспашку и…

Священник был хорошим рассказчиком, и я живо представил, как распахнулась дверь, человек навалился на нее всем телом. Руки же его были заняты, на руках — девушка, запеленатая в красное. Старуха, церковная приживалка, шарахнулась, уронила ком свечного воска…

— Кинулся ко мне, — говорил все так же нараспев Магдарий, словно читая псалтирь. — Шептал, что она мертвая, а вода кругом красная. А потом как закричит: «…и упала в реку большая звезда, имя той звезде «полынь», и многие из людей умерли от вод…» Кричал, можно сказать, в аффектации. Мы его вывели на двор, как могли угомонили. А здесь как раз окаянная комиссия эта… Вызвали товарища Турща, сделали снимки. С ними был постоянно фотограф, он и сделал.

Мы помолчали.

— А что вы скажете о местном суеверии, о змее? — Я коротко пересказал бормотание Терпилихи, пытаясь придать истории хоть сколько-то весу. — Может тут быть какая-то изнанка?

Признаюсь, насчет обряда я сомневался. Жест с саваном из транспаранта казался чересчур нарочитым. Скорее демонстрация злобы, идеологического несогласия, чем ритуал. Но здесь, в Ряженом, где все начинающиеся было формироваться выводы ускользали, словно змея в воду, зыбкое виделось возможным.

— Старые верования приживчивы. Опять же, приход красных вод…

— Вы тоже считаете это знамением, не природным явлением?

— Природа суть Бог, а значит, любое явление может быть знамением.

В богословских спорах я против отца Магдария был легковесом, поэтому промолчал.

— Знаете, — Магдарий снова задумался, глядя на лукавого аспида с лицом Евы. — Змей изображаем в облике человеческом, чтобы мы могли увидеть и узнать наши грехи. Грешат ведь люди. А сетуют на Бога.

Магдарий достал платок и вытер лицо:

— Ведь вы человека ищете? Его и ищите. Не зверя.

— А какого человека искать?

— Не знаю. Но Якоб, тот, что ее нашел и принес, он ни при чем. Видите, — священник снова кивнул на хоры, где змей кружил вокруг белокожей Евы. — Его работа. Подмалевывает, подновляет фрески. Душа у него тонкая. Рвется. Вы уж будьте деликатнее.

Якоб Мозер, или Австрияк, был из числа взятых в плен в Первую мировую. Многие из них остались после войны на Дону, не хватало рабочих рук, аккуратные и честные пригодились. Некоторые женились на казачках.

— Почему вы так уверены, что он ни при чем? Мог убить или поспособствовать, а потом осознал, что натворил, вот и сорвался.

— Я уже говорил товарищу Турщу, что Якоб весь день накануне и ночь был здесь. Это скажу вам не я один. С нами были несколько прихожан — они помогают в разлив. Убрали кладбище, укрепили пристань, потом повечеряли да и легли. Лодки наперечет, и все были здесь.

Священник добавил, что Якоба я найду у пристани.

Пристань — просто настил на сваях, листы нагретого весенним солнцем железа. Рядом на берегу, подоткнув подолы, возились женщины. Собирали раковины для производства пуговиц — за мешок ракушек государство платит пятьдесят рублей. На мостках подростки, парни и девушки. На мешках рядом — раковины в песке и водорослях. Вьется мошкара. Сырой запах.

Я подошел ближе и увидел, что подростки кидают в змей в рогозе камушки.

— Этот год много гадюк.

— Это потому, что антихрист.

— Э! брось, я в ячейке за такие слова… Сторонись, харя!

Согнутая спина, обтянутая выцветшей, вылинявшей черной рубашкой, — тот, кого назвали харей. Разбирает в лодке сети. Несколько камешков полетело в его сторону. Он обернулся. Слыша об Австрияке, я был готов увидеть какое-то увечье, но его лицо, точнее то, чем оно было, поразило. Вся нижняя часть содрана и вывернута, вздернута к носу. Торчат зубы.

Он крикнул детям и махнул на них рукой. Подростки отступили, но не ушли. Тот, что кидал камешки, спросил меня:

— Ты же милиценер с города?

— Да.

— А я вот что видел! В щель смотрел и видел, как харя этот Любку за руку повел, круг чертил и ставил ее в этот круг, а она совсем голая! — Это слово парень внезапно выкрикнул.

* * *

Парни, кто посмелее, подошли ко мне ближе. Девочки остались в сторонке.

— Не слушайте, что бает попович. Он все лазает, подсматривает, ему наблазнится![40]

— Видел! Ведьмачит! — выкрикнул тот, кого назвали поповичем.

— Ты правда это видел? — Я подошел к парнишке. Не раз убеждался, что дети