– Из какого именно клана, – неожиданно вмешался Скотт. – Вы это хотели сказать? Мне не совсем понятен ваш замысел, генерал. Вы хотите точно знать, к какому именно клану принадлежат эти разбойники? И для этого вы установили орбитальное наблюдение?

Ланкастер повернулся к ученому и несколько секунд смотрел на него с откровенным удивлением.

– Так кто из нас аналитик? – спросил он. – Суть моей игры, дорогой доктор, в том, что я не собираюсь наказывать кого попало. Подобная тактика не только развращает моих солдат, она просто бесполезна. Изначально я собирался полностью уничтожать все группы, нападающие на ваших людей. Сегодня это не удалось. Будем надеяться, удастся завтра.

– Но вы же убили… всех?

– Уничтожены только те девять лиц, которые появились на поверхности. Мой начальник штаба убежден, что основная часть данной группировки благополучно ретировалась по сети древних туннелей. Учитывая расстояние, отделяющее площадку от ближайшего населенного пункта, их возвращения домой следует ожидать не раньше завтрашнего вечера. Они пришли на третьи сутки после включения бура, не так ли? Я уверен, что где-то под землей аборигены имеют нечто вроде опорно-наблюдательных пунктов, в которых постоянно дежурят «слухачи», быстро засекающие работу буров и дающие сигнал к атаке.

Скотт потер подбородок, размышляя.

– Ваш предшественник не утруждал себя такими сложными разработками, – признался он. – Нас просто охраняли, и все.

– Мой предшественник, скажем прямо, мало интересовался службой. Его ждало повышение и тихая должность в уютном гарнизоне. А мы здесь, – Ланкастер небрежно махнул рукой, указывая на своих офицеров, – привыкли воевать по-настоящему. Вы ведь сами все знаете, не так ли? В наших наградных листах никогда, ни единого раза не указывали истинную причину представления. Так что о такой ерунде, как чины и кресты, мы думать просто не умеем. Но если мы беремся за дело, – он воздел к потолку палец, – то мы его, как правило, делаем. А сейчас нам придется делать его вместе с вами.

– Я польщен, – почти искренне захлопал ресницами ученый. – И все, что я смогу, – вы понимаете… да-да.

– Значит, приступим, – кивнул Ланкастер.

На стене вновь вспыхнула карта.

3.

– Кадет Ланкастер.

– Я, господин генерал…

Начальник курса уинг-генерал Марселлас, седоватый мужчина с сильно выдающимся вперед подбородком, остановился посреди коридора и, чуть приподняв голову, внимательно посмотрел на высокого черноволосого юношу, вытянувшегося перед ним по стойке «смирно». Несколько секунд Марселлас молчал, словно размышляя о чем-то.

– Идемте со мной… в кабинет.

Марселлас всегда выглядел задумчивым и несколько рассеянным, преображаясь лишь на лекциях по спецтактике, которые вел у двух старших потоков Академии. На кафедре он, казалось, метал молнии, стоило же лекции подойти к концу, как генерал тотчас погружался в привычное всем полусонное состояние, часто даже забывая реагировать на приветствия кадетов или встреченных в коридоре коллег-преподавателей.

В его кабинете Ланкастер побывал лишь раз, во время наряда по штабному корпусу – Марселлас вызвал дежурного, чтобы тот принес ему какие-то ничего не значащие распечатки из хозчасти, которые начкурса запросто мог бы затребовать по внутренней сети. Недоумевая, Виктор выполнил распоряжение и вернулся в дежурку, сочтя происшедшее очередной выходкой хрестоматийно забывчивого профессора. Сейчас он шел рядом с ним по нескончаемым коридорам второго этажа учебного корпуса, размышляя, на кой ляд мог вдруг понадобиться старому чудаку.

Марселлас открыл дверь своего кабинета, прошагал к огромному письменному столу и нервным движением распахнул верхний ящик. Ланкастер с изумлением увидел в его руке гнутую флягу, из которой слабо пахнуло коньяком.

– Садитесь, кадет, – приказал генерал.

Виктор осторожно опустился в продавленное кожаное кресло и стал ждать продолжения. Марселлас тем временем развернул над столом виртуальный экран, вызвал на него какой-то текст и около минуты глядел в него, шевеля время от времени губами.

– Да, так вот, – неожиданно проговорил он, поднимая голову, – я прочитал вашу работу.

– Вы имеете в виду… – удивился Виктор, вспоминая курсовой доклад трехмесячной давности – более свежих сочинений за ним не водилось.

– Да. За декабрь месяц, – подтвердил Марселлас и достал откуда-то огромную черную трубку. – Обычно я только просматриваю подобные доклады, да и то, выборочно, но вас, Ланкастер, я взял на заметку довольно давно. Вы не раз демонстрировали неординарный подход ко всем вопросам, которые традиционно ставятся перед кадетами нашей Академии. Нет, я имею в виду не только тесты, конечно. Здесь ваши результаты не вызывали у меня никакого беспокойства. Я говорю о рефератах, докладах… вы помните свое сочинение о Бифортском завоевании?

– Разумеется, ваша милость, – Виктор напрягся. Это был шестой курс, слишком давно. Что я там наворотил? Нет, не помню, хоть ты убей меня. – Но это… это ведь всего лишь подростковый взгляд на события…

– Ну, кадет, вы и сейчас отнюдь не старец.

– Да, ваша милость.

Худые, странно волосатые пальцы Марселласа ловко набили трубку крупно порезанным, желтоватым табаком, щелкнула зажигалка. Генерал смешно пошевелил носом.

– Вы гуманист, Ланкастер.

– Господин генерал?..

– Я не хочу сказать, что вам нечего делать в войсках, отнюдь нет. Но ваш подход к решению весьма банальных тактических вопросов, обозначенный в данной работе, – струя дыма пронзила иллюзорный монитор, – меня удивил. Признаться, меня уже давно не удивляли мои собственные кадеты. Ваша убежденность… н-да, вот: вы, получается, глубоко убеждены, что при постановке той или иной задачи должны учитываться возможные потери личного состава. Сейчас, по вашему, они всего лишь «принимаются во внимание». Далее, вы заявляете, что любая грядущая война будет, как и прежде, войной высокотехнологичной, и жизнь каждого подготовленного солдата может стоить гораздо больше, чем некая сиюминутная выгода от решения незначительной задачи, в ходе которого этот солдат будет потерян. Здесь же вы добавляете, что никакой штабной компьютер не в состоянии рассчитать все вероятностные факторы, могущие повлиять на выполнение той самой задачи.

– Это так, господин генерал, – неуверенно кашлянул Виктор. – Пренебрежение жизнью солдата – я оперирую, разумеется, совершенно абстрактной боевой единицей, не делая особой разницы между полковником и ефрейтором, – во-первых, разлагающе аморально, а во-вторых, элементарно невыгодно с точки зрения математики. Это сугубо прикладная задача, здесь не нужны никакие компьютеры. Самый поверхностный анализ показывает, что многие из известных сражений были проиграны исключительно по причине падения боевого духа. Хомо неохотно идет на верную смерть, это азы расовой психологии. С другой стороны, любой солдат, уверенный в том, что его не бросят в огонь просто так, а всегда оставят ему значительные шансы на спасение, сражается не в пример лучше. И, самое главное, изобретательнее. И еще – высокий уровень расходования войск едва не привел к краху Империи в первый же год Великой Войны. Заметьте, израсходованы были именно кадровые, наиболее подготовленные войска.