Маленькая, чумазая ручка обхватила ладонь, детский, тонкий голос шепнул:

— Тётенька, здесь находиться опасно.

Повернула голову вбок и вздрогнула, когда увидела незнакомую девочку, лет пяти. Грязную, чумазую. В рваных обносках.

Сердце в груди с силой ударилось о рёбра, а из глаз мощным водопадом брызнули слёзы.

Не знаю, что со мной произошло. Но этот ребёнок… Эта девочка… Будто вдохнула в моё измученные тело, в мою истерзанную душу новые силы, новое желание жить, образно, с невероятной мощью ударила по лицу, этим ударом как следует встряхнула.

В голове что-то лопнуло. Разум замкнуло. Мои проблемы растворились в неизвестности, когда я увидела этого замученного, голодного ребёнка. Но с такими яркими, наполненными жизнью глазами.

Это был практически решающий, переломный момент, после которого я окончательно решила начать жизнь с нуля, бросив все свои беды и горе в глубокую пропасть. Пропасть, объятую очищающим огнём.

Вскоре я выяснила, что у этой девочки была опухоль головного мозга. Последней стадии. А её мать была алкоголичкой. Девочка буквально жила на улице, питалась на свалках. А через месяц после нашей встречи малышки не стало.

Тогда, я поняла, что мои проблемы, по сравнению с проблемами брошенных детей, так… жалкая ерунда.

Почему детей?

Побродив по району, я поняла, что таких беспризорников тут уйма.

Это были очень хорошие, добрые дети. Они выживали как могли.

В тот день, я отдала им все свои деньги, купила еды. А ещё отдала свою кофту той малютке с огромными, синими глазами, наполненными мощным желанием просто жить! Просто играть с другими детишками, познавать мир, смеяться и веселиться.

Я бы всем пожертвовала, чтобы девочка осталась жива. Я бы поменялась с ней местами. Но увы. Нужно быть реалистом.

С того самого переломного момента, я решила, что не буду жечь свои часы, отведённые в этом мире, понапрасну. Я постараюсь помочь голодным, брошенным детям. Займусь благотворительностью, попробую привлечь внимание общественности.

Если я до сих пор жива, значит должна сделать хоть что-то полезное, посвятить себя добру. Его ведь на нашей планете намного меньше, чем алчности или равнодушия, например.

У меня есть руки и ноги, я не наркоман, не алкоголик… Я выросла в достатке, никогда не голодала. Да, моя мать не святая! Но она любила меня, как могла. Одевала в новую одежду, покупала игрушки. Не баловала, но и не глушила самогонку днями напролёт.

Я должна благодарить жизнь хотя бы за это, и не топить её в бездне, а использовать отведённые часы во благо вселенной.

В будущем, я закончу учёбу, найду работу. И часть заработанных средств от репетиторства, буду перечислять в фонд помощи онкологических больных. А часть буду откладывать. Чтобы тайно перебраться за границу.

* * *

Когда я вернулась домой, мать готова была меня казнить. А ещё она собиралась звонить в полицию, чтобы объявить о пропаже человека.

Потрёпанная, замерзшая, на шатающихся ногах, я ввалилась в прихожую, а она чуть было не поседела от увиденного. Наверно подумала, что меня переехал самосвал. Запах алкоголя ей явно не пришёлся по нраву.

Швырнув телефон на тумбочку, с руганью, она бросилась ко мне на встречу. Подняла руку для пощечины… Но остановилась на полпути. Так и не ударив.

Сжала руку в кулак. Морщины на разгневанном лице мгновенно разгладились, а злость сменилась печалью.

Она не стала повышать на меня голос, но всё-таки слегка отчитала за спонтанные действия. А мне её отчетность была до лампочки. Жутко хотелось спать.

Несколько дней я провела в своей комнате. Лежала и смотрела в потолок, ни о чём не думала. Кроме разбитых надежд, утраченного счастья и Давида. Слёзы выплаканы на несколько лет вперёд. Нервы превратились в сухие розги.

А сердце всё болит и болит. И эта боль, кажется, никогда не исчезнет. Сколько бы лет, сколько столетий не прошло. Моя боль превратилась в хроническую болезнь. В подобие опасного вируса. Который лечится лишь смертью.

* * *

Дни летели. Летели недели.

Сколько уже прошло времени? От Давида ни единого намёка. Ни единого письма!

Каждый день я бегала в подъезд, проверять почту, даже если никуда не выходила из дома. А из дома я ходила крайне редко. Когда заканчивались успокоительные, прописанные врачом. Все остальное время медленно, но уверенно сгнивала в замкнутой комнате, наедине со своими мыслями.

Почтальон уже знал меня как родную. А я, как ошалелая, если вдруг его видела, бросалась на дядю Гошу, не хуже озверевшей псины.

— Нет, Сонечка! Ничего. — Печально качал головой, раскладывая газеты по ящикам. А меня раздирала злость и ненависть!

Тысяча и одно письмо!

Ни единого ответа!

НИ ЕДИНОГО!

Я должна была собрать себя по частям! Должна! Я ещё слишком молода, чтобы меня хоронили. Из-за мужика! Из-за какого-то там, бл*ть, напыщенного долба*ба, который не может ответить ни на одно из тысячи писем, что я ему прислала.

Меня это бесило. И вымораживало.

Да пошло оно всё на хер!

Я подстриглась. Я сделала себе крутое каре, купила тонну разных шмоток, записалась в тренажёрный зал. Хотя, потом уже поняла, что это была глупая затея, поскольку постоянно натыкалась на качков. В наколках. И хандра снова возвращалась.

Тогда я пошла на танцы. На йогу. На плавание.

Но меня хватало ненадолго.

Пока однажды, когда я наводила порядок в комнате, я не обнаружила под кроватью… кулон. Тот самый кулон, подаренный Давидом. С нашей фотографией.

Разревелась. До такой степени, что у меня потемнело перед глазами, а руки и ноги превратились в вату. Сначала била этот кулон об стены, била по нему тяжеленой книгой, но он, казалось бы, был выкован из непробиваемой стали.

Потом я, разозлившись ещё пуще прежнего, выбросила его в окно.

А на следующий день… как ненормальная выскочила на улицу и до самого вечера лазала под окнами в траве с колючками, царапая руки до ран, с влагой на ресницах, выискивая украшение.

Пока… пока, к счастью, не отыскала.

Я не смогла отпустить прошлое до конца, хоть и старалась.

Надеюсь, время действительно лечит. А пока… пока я спряла кулон в ящик стола, заперев на ключ.

Эта вещь — всё, что осталось у меня от Давида.

Другие его вещи, подарки, одежду, украшения я, в порыве бешенства, выбросила на мусорку.

* * *

Прошел месяц. За ним ещё один. И ещё один.

А меня всё никак не отпускало.

Я пыталась отвлечься, пыталась вернуться на учёбу, но не могла.