По мере эволюции этих механизмов группового сплочения люди превратились в самых социальных животных, а их общества, становясь эффективнее, начали постепенно приобретать качества, которые в итоге привели к появлению первых поселений и земледелия. Эти механизмы работали достаточно хорошо, чтобы установить и поддерживать значительный уровень соблюдения норм внутри каждой племенной группы.

Поскольку соблюдение норм и правил, по–видимому, опиралось на произвольные отличительные признаки, от одежды до ритуалов, каждое племя считало себя непохожим на соседей и возможных врагов. Это отражено в принципе установления социальных связей «свой — чужой». Доверие, распространяемое на членов собственной группы, сопровождалось подозрительным отношением и потенциальным недоверием к чужакам. Готовность защищать собственный народ является оборотной стороной готовности убить врага. Человеческая мораль не универсальна, как утверждали философы, — она строго локальна, по крайней мере в своей инстинктивной форме.

Если социальность человека — свойство врожденное и развивалось постепенно, что кажется вполне вероятным, то подтверждения такой эволюции будут обнаружены в геноме. Гены, влияющие на человеческий мозг, пока изучены плохо, и потому неудивительно, что о генетической основе социального поведения человека известно не так уж много. Ярким исключением является нейрогормон, называемый окситоцином, а иногда — гормоном доверия. Он синтезируется в основании головного мозга, в области, известной как гипоталамус, и оттуда распространяется по мозгу и остальному организму, причем его роль в разных местах различна. В теле окситоцин высвобождается, когда женщина рожает и пока кормит ребенка грудью.

В мозге окситоцин оказывает ряд тонких воздействий, которые только начинают изучать. В целом, по–видимому, окситоцин в ходе эволюции получил дополнительную функцию и стал играть центральную роль в социальной сплоченности. Это гормон привязанности, принадлежности. Он приглушает недоверие, обычно испытываемое к чужакам, и способствует чувству солидарности. «У мужчин он повышает доверие, щедрость, желание сотрудничать», — говорят авторы недавнего обзора [8]. (То же, несомненно, справедливо и для женщин, но большинство таких экспериментов проводят только на мужчинах из–за риска, что окситоцин может вызвать у женщины выкидыш, если она беременна, но не знает об этом.)

Доверие, вызываемое окситоцином, — это не разновидность «общечеловеческого братства», оно строго локально. Окситоцин порождает доверие между членами группы «своих», одновременно с ощущением необходимости защищаться от «чужих». Такая ограниченность в радиусе доверия была открыта лишь недавно Карстеном де Дрё, нидерландским психологом, который усомнился в общепринятом представлении об окситоцине как о гормоне неспецифического чувства доверия. Индивид, который слепо доверяет каждому, не преуспеет в борьбе за существование, и его гены быстро отсеются, предположил де Дрё; соответственно, ему показалось значительно более вероятным, что окситоцин вызывает доверие только в определенных контекстах.

Де Дрё показал в нескольких остроумных экспериментах, что все именно так и обстоит. В одном из них молодым нидерландцам, выступавшим в качестве подопытных, были предложены стандартные моральные дилеммы, такие как «спасти ли пять человек на пути поезда ценой одной жизни», а именно жизни случайного прохожего, которого можно толкнуть на рельсы. Все спасаемые были названы нидерландцами, но человеку, которого приходилось убить, иногда давалось нидерландское имя, например Питер, а иногда — немецкое или мусульманское, вроде Хельмут или Мухаммед. (Опросы показывают, что ни те ни другие не пользуются любовью нидерландцев.)

Де Дрё обнаружил, что, когда подопытному давали понюхать окситоцин, он был значительно более склонен жертвовать Хельмутами и Мухаммедами. Таким образом нидерландский психолог продемонстрировал темную сторону окситоцина, усиливающего у людей желание наказать чужаков. По–видимому, окситоцин не провоцирует активную агрессию к иноплеменникам, а скорее повышает готовность защищать «своих», выяснил исследователь [9].

Двойственный характер окситоцина — именно то, что соответствует ожидаемым потребностям пралюдей, живших небольшими племенными группами, когда каждый чужак был вероятным врагом. В более крупных сообществах, например в городах, где люди вынуждены часто иметь дело с чужаками, общий уровень доверия должен быть заметно выше, чем в племенных обществах, где большинство взаимодействий происходит между близкими родственниками.

Влияние окситоцина настолько глубоко, что без него не обходится самый главный аспект человеческой социальности, связанный с распознаванием лиц людей. Дополнительные дозы окситоцина могут улучшить способность индивидуума различать человеческие лица. Генетические вариации в гене, который устанавливает рецепторный белок окситоцина, подрывают эту способность к распознаванию [10].

Когда окситоцин достигает целевого нейрона, он взаимодействует с белком–рецептором, выступающим из поверхности нейрона и устроенным так, чтобы распознавать исключительно окситоцин. Силу, с которой рецепторы связываются с окситоцином, можно модулировать, внося небольшие изменения в ген рецептора. Эксперимент для проверки этого, разумеется, нельзя провести на людях, но релевантные доказательства получены для двух видов полевок. Самцы желтобрюхих полевок моногамны и являются заботливыми, надежными отцами, в то время как самцы луговых полевок — бродячие полигамисты, оставляющие желать лучшего в плане отцовства. Если луговых полевок подвергнуть генной инженерии, обогатив их нейроны дополнительными рецепторами гормона вазопрессина, очень похожего на окситоцин, эти ловеласы внезапно становятся моногамными [11].

Нетрудно понять, каким образом естественный отбор мог повысить общий уровень доверия в человеческих обществах: увеличить производство окситоцина в мозге, или добавить больше окситоциновых рецепторов в нейроны, или усилить прочность связи этих рецепторов с окситоцином. Противоположный процесс понизил бы уровень социального доверия. Пока неизвестно, какой именно механизм регулирует уровень окситоцина у людей. Суть в том, что окситоциновый механизм, по всей видимости, может модулироваться естественным отбором для достижения большей или меньшей выраженности эффекта окситоцина. Если склонность не доверять другим благоприятствует выживанию, то люди с более низким уровнем окситоцина будут преуспевать и оставят больше потомства, и, таким образом, за несколько поколений уровень доверия в обществе снизится. И наоборот, если обществу помогают процветать более прочные узы доверия, то гены, повышающие уровень окситоцина, станут более распространенными.

Это не значит, что доверие в человеческих обществах определяется исключительно генами. В краткосрочных взаимодействиях культура намного важнее. Как и для большинства типов человеческого поведения, гены дают лишь толчок в определенном направлении. Но эти небольшие импульсы, действуя на каждого человека, могут менять свойства общества. Небольшие перемены в социальном поведении способны в долгосрочной перспективе изменить общество и привести к значительным отличиям одного общества от другого.