— Карета прибыла, папа!

— Пусть подождет. Не могу найти свою булавку для галстука.

Девушка зашла в комнату и нашла ее в небольшой шкатулке, которую Джарвис собрал для хозяина. Там лежало не меньше дюжины булавок и несколько пар запонок.

— Откуда мне знать, куда он их припрятал, — раздраженно пробурчал герцог. — У меня была отличная идея вообще не надевать галстук. Так значительно удобнее.

— Но тебе придется его надеть.

— Не стоило принимать это проклятое приглашение. — Герцог закрепил булавку и добавил:

— Я совершил большую глупость, Симонетта. Зачем мне ехать в замок, в который никогда не пригласят моих друзей!

— С которыми тебе намного приятнее проводить время, — рассмеялась Симонетта.

— Да, и я отправляюсь в гостиницу. Скажи лакею, что мы не едем.

— Папа, тебе нельзя так поступить! Это действительно слишком невежливо. Вдруг такое пренебрежение приличиями вызовет неприязнь графа ко всем художникам, и он вообще перестанет приобретать картины импрессионистов!

— Разумная мысль! — согласился герцог. — Пожалуй, мне следует принести себя в жертву.

— И мы должны уговорить графа расширить его коллекцию современной живописи.

Герцог натянул бархатный пиджак.

— Живее, Симонетта! С любой досадной докукой лучше разделываться побыстрее. — Тут он первый раз обратил внимание на дочь.

— С чего это ты так принарядилась?

— Принарядилась, папа?!

— Ну да. А где платья, которые вы с портнихой переделывали специально для нашей поездки?

— Это — одно из них.

— Что ж… Но ты и в нем выглядишь слишком нарядно, — проворчал герцог. — Не кокетничай с графом. Мы уедем, как только позволят приличия. Сразу же после обеда.

— Ну, конечно, папа. Я хочу только увидеть его коллекцию.

Герцог продолжал недовольно хмуриться…

Верх кареты был опущен, и Симонетта, совершенно очарованная, следила, как лучи заходящего солнца освещали сначала скалистые горы, окружавшие замок Ле-Бо, а затем долину по другую сторону хребта.

Они проехали через несколько небольших деревушек, где по обеим сторонам росли деревья, а сводчатые арки, воздвигнутые еще во времена римского владычества, отмечали границы селений.

После получасовой езды они достигли моста, откуда среди деревьев уже были видны башни и кровля графского замка.

Вблизи он производил внушительное впечатление.

Симонетта с трудом подавляла восторженный трепет.

Она столько читала о французских замках! Не меньше рассказывал ей отец! И вот сейчас ей предстояло увидеть подобный замок собственными глазами.

Их провели в холл, из которого наверх шла резная мраморная лестница, а затем — в салон. С первого взгляда Симонетта отметила изысканность и элегантность обстановки, которую и ожидала увидеть. Стены салона украшали картины. Те самые, которые они с отцом хотели увидеть.

Граф ждал их. На нем был вечерний костюм столь же изысканный, как окружающая обстановка, а наряд стоявшей рядом с ним дамы сразу же заставил девушку почувствовать себя Золушкой до ее поездки на бал.

— Добро пожаловать, мсье Колверт, добро пожаловать, мадемуазель Симонетта! — радушно приветствовал их граф, направляясь навстречу им. — Это большое удовольствие — принимать вас обоих в моем замке.

Они обменялись рукопожатиями. На сей раз граф не стал целовать руку девушки, за что она была ему благодарна.

— Позвольте мне представить вас моей сестре, которая неожиданно приехала: графиня де ля Тур, мсье Колверт и мадемуазель Симонетта.

Темные, такие же, как у брата, глаза графини разглядывали герцога с таким любопытством, что Симонетте это показалось даже оскорбительным. Ее саму эта дама вряд ли заметила.

— Смотрите-ка! — воскликнула графиня. — Мой братец не говорил мне, что импрессионисты вдруг стали высокими, красивыми и утонченными! Это нечто новенькое!

— Вы льстите мне, мадам! — ответил герцог.

— Впрочем, ведь вы англичанин! Это другое дело! — продолжала графиня.

Теперь она говорила по-английски. Несомненно, она хорошо знала язык, а ее французский акцент казался очаровательным.

Перед обедом подали шампанское, по словам графа, присланное с собственных его виноградников. Затем все перешли в столовую, где стены украшали работы французских мастеров.

Симонетта искренне забавлялась, наблюдая, как графиня изо всех сил старается пленить отца. Она льстила ему так умело, что девушка не могла не восторгаться этой игрой, столь изысканно отточенной и умелой.

— Мне хотелось бы поговорить с вами, — обратился граф к Симонетте, как только его сестра полностью завладела вниманием герцога.

— Простите мне мое невнимание, — отозвалась девушка, — но я пользуюсь случаем и любуюсь убранством вашего дома. Я впервые во французском замке.

— Осмелюсь предположить, он сильно отличается от тех мест, где вам приходится жить. Вы снимаете комнату в Париже одна или вместе с другими ученицами? — насмешливо спросил граф.

В глазах Симонетта блеснул озорной огонек.

Похоже, несмотря на опасения герцога, граф не сомневался, что перед ним всего лишь юная ученица художника.

Она слышала от отца, что многие ученики приходят в кафе, где собираются художники, стараясь найти какую-нибудь работу: иногда натурщиками в художественных классах, иногда позируя художникам в мастерской.

Но для импрессионистов с их концепцией живописи на пленэре натурщики в общем-то значили мало.

Герцог рассказывал дочери, что случаются порой потасовки учеников художников с профессиональными натурщиками, у которых первые отбирают работу.

— Я горжусь своим замком, — продолжал тем временем граф. — Моя семья владеет им уже три столетия.

— Он не пострадал во время революции?

— В этих местах были беспорядки, но не такие ужасные злодейства, как в Париже.

— Должно быть, вы очень гордитесь своими владениями!

— Бесспорно! Особенно теперь, когда могу показать их вам.

— Но меня больше всего интересуют картины, принадлежащие кисти Моне. Я жду не дождусь, когда увижу его работу, ведь они друзья с моим учителем.

— Я покажу вам ее, и, надеюсь, к концу вечера мы с вами подружимся.

Он сделал особый упор на этом слове, как будто вкладывая в него какой-то особый смысл.

— Расскажите мне, что вы приобрели за последнее время. Я слышала о ваших симпатиях к импрессионистам и вашем добром к ним отношении. Ведь им так трудно продать свои картины.

— Я считаю себя истинным ценителем живописи, — похвастался граф, — и уверен, что в будущем тем, кто сейчас пренебрежительно отзывается об этой новой школе живописи, придется прикусить язык.