зловещее место – громадное, окруженное со всех сторон рухнувшими утесами. И хотя оно имеет крутые склоны и возвышается пиком, хотя утесы его покрыты густыми ивовыми рощами, высоко вдоль его хребтов простирается высокогорная равнина. Туда нет открытой дороги; лишь одна тропа, постоянно прерываемая извилистыми канавами, с трудом достигает высокого уровня вершины, ибо вся та область непроходима и окружена густым лесом.

Когда Хильдимер увидел, как глубокие овраги окружают его, словно [военные] укрепления, а полем битвы являются отвесные стены гор без прохода, он не отважился на такой суровый риск. Там он сам отдал распоряжение плотным рядам твердо стоять под их знаменами, ибо не был уверен, можно ли произвести вылазку против такой укрепленной позиции врага. Все пошло не так, и судьба была против него. Солнце, следуя посередине неба, раскалилось докрасна и пылало светом. Его огонь начал опалять сухие глотки [вандалов], невыносимый жар начал наносить тяжкий урон несчастным войскам, и случилось так, что жажда погнала их вниз, к прохладному месту, [изобиловавшему] водой. Так люди отошли с занимаемых позиций, ибо поток был довольно далеко. Их слуги уже несли меха, наполненные водой, которую они нашли в долине. Но когда первые из вандалов добрались до несчастливой [для них] воды и закричали от удовольствия, утолив свою жажду, тогда и все прочие собрались у потока. Так сложились их судьбы, вы видите, что враждебная Фортуна приговорила к смерти целую армию. Даже один из знаменосцев имел наглость посчитать, что знамя может быть сдвинуто со своего места, так что он тоже натянул поводья и направился прочь с горных вершин. Тогда и вся армия последовала за ним толпою, с щитами и копьями, и оголили фланги. Более того, приглядывая, за какие камни схватиться, чтоб спуститься вниз, они повернулись к врагу спинами, так что тот подумал, что все войско побежало. Тогда враг и обрушился на них с горных вершин. Это бедствие устрашило всех, даже военачальников. Знамена были потеряны в бегстве. Не было открытого пространства, на котором лошадь могла бы свободно скакать, свершая свой быстрый бег с отпущенными поводьями. Среди скал, камней и высившихся, словно башни, утесов гор люди поддались страху и падали под собственным весом.

(ст. 247—313)

Теперь судьба давила несчастных воинов тем, что на них обрушились внушающие страх враги, которые, воспламененные духом битвы, открыли [на вандалов] настоящую охоту. Много людей падало со всех сторон, с пронзенными оружием грудьми. Некоторые напарывались на оружие падавших, других падение товарищей отталкивало назад. И вот в общем смешении обратившаяся в толпу колонна обрушилась с горных высот. При столкновении оружия много храбрых коней, мчась вперед в суматохе быстрого отступления, падали и сокрушали своих седоков собственным весом. Так падающий град обнажает серую оливу, сотрясая вершину дерева и оббивая его плоды. Так же и под порывом бури нежные ветви сотрясаются, [как и] под градом, и падают прямо вниз на землю. Так что не сила врага, но завистливая судьба сокрушила воинов и ускорила уничтожение того могучего народа.

Остатки разбитой армии вернулись восвояси и низложили своего царя, измотанного годами и боящегося [грядущей] катастрофы[41], и вручили скипетр жестокому тирану[42]. Император был удручен нарушенным союзом с нашим царством, и Рим вновь пошел на Ливию, чтобы, как и в прошлом, обрести победу. Однако ж счет разрушений в тот краткий период бойни был воистину велик, но опыт той ужасной войны сгодился теперь тут. В то время Африка воистину находилась под двойным проклятием. С одной стороны, ее терзала кипевшая война, с другой – разоряющий ее тиран. Фортуна оставила несчастное население, лишив защиты, благодаря которой она питает людей, а вместо этого угрожала тем или иным родом насильственной смерти. От кого им спасаться? На чьей стороне им [суждено] пасть? Их имущество разграблялось, независимо от того, какую из сторон они поддерживали. Ужас охватил людей, и вся Ливия, величайшая из земель, была дико разграблена догола, и была подобна кораблю, губимому неверными ветрами. Император, всегда заботящийся о людях, пожалел их и облегчил пунийцев[43] от охвативших их бедствий и даровал им великое облегчение в их изнурении[44]. Своей победой он изничтожил оба зла и придал еще больше чести правителям Карфагена. Твоя рука извлекла бедных африканцев из челюстей смерти и сняла жестокое ярмо с истомленных людей, и Африка [поднялась и] выпрямилась, когда были завершены твои триумфы. И посреди горя вы, римляне, дали радость этой дружественной земле. И пока ты[45] сдерживал эти племена и держал весь мир в подчинении, дикари трепетали, подчиненные твоей власти. В то время вожди мавров боялись твоей способности воевать, каждый страшился битвы с тобой и бежал без оглядки принять по собственному согласию возлагаемое тобой ярмо и подчиняться законам твоего императора. Итак, наша земля была свободна от насилия целых десять лет, она процветала и наслаждалась радостью. И хотя [порой] судьба продолжала давить и бунтовщики восставали, эти враги падали прежде, чем успевали унести свою добычу. Африка не испытывала ни войны, ни ее бедствий, пока ты бодрствовал, отец.

Левкадия была свидетельницей твоих битв и твоей отваги. Ее поля напоены кровью и белы от костей. Головы отделялись лемехом плуга от тел, которые ты [прежде] рассеял по траве своим мечом. Все знают, что ты совершил в той войне по Божьей милости. Действительно, кто еще мог бы украсить равнины столь мощными трофеями? Ты, в своем величии, украсил триумфы Соломона новыми почестями, вновь и вновь умножая их. Однажды негодяй Иавда[46] попытался развязать войну и действительно начал ее, но, прежде чем его глаза увидели открытые равнины, он в трепете узрел римлян, продвигающихся по чаще леса. Стотза[47], один из наших людей, тоже попытался развязать войну. Какой ярости и гнева был исполнен он, и какой отвратительный долг выпал оставшимся верными войскам! Так началась гражданская война, и Карфаген, нарушив договоры, испытал жестокое разорение и отвратительную опасность междоусобной войны. Но и этот враг был быстро разбит и отступил. Мембресса видела, как он вступил в бой на ее полях и бежал, когда могучий Велизарий, хоть и имел скромные силы, поразил своего врага[48].

(ст. 314—342)

И победа созерцала тебя посреди битвы. Храбро вломился ты в лагерь [врагов] и рубил могучим мечом их ряды. С такой же доблестью ты избивал их людей, как Герман рассеивал войска жестокого, но обреченного тирана. Скалас Ветерес взирали на тебя с чудесной любовью, так же, как Аутенти