Как я уже говорил, моим первым учителем в этом деле был Мартен, царство ему небесное. Ведь вскорости он внезапно умер от неизвестной болезни. Ему всего-то и было чуть более сорока. Самый здоровый возраст, еще жить да жить, но бог распорядился иначе. Вместе со смертью Мартена кончилась и наша довольно вольготная жизнь. Хозяин перевел нас на другие, более тяжелые работы поближе к своему дому. Теперь мы каждый день вместе с неграми рубили сахарный тростник. От рассвета до заката. Для нас было легче рубить лес, чем этот проклятый тростник. Хозяин кормил отвратительно, все время одним и тем же – бобовой похлебкой. Он говорил, это самая здоровая пища и она придает силы, а если нам чего-то не хватает, у нас под рукой тростник, сок которого питателен и восстанавливает силы, стоит только взять стебель в руки, скрутить его как следует и подставить рот под струйку сладкой жидкости. Он шутил, мол, теперь у нас началась «настоящая сахарная жизнь».

За этим ли я приплыл в Вест-Индию, о которой бредил в детстве, как и все мальчишки, мечтая бросить там якорь навсегда. Бывало, к нам в Дьеп заходили корабли из Нового Света, и я с жадностью слушал рассказы старых моряков. Так же, как вы сейчас слушаете меня. Примерно за 5 лет до моего рождения Мартиника и Гваделупа стали французскими. Поэтому хотя я и жил вместе со своей многочисленной семьей, но сердцем был уже в далекой стране, о которой мечтал. Мне представлялось, что золото там течет рекой и что стоит только попасть туда, как можно будет сказочно обогатиться. Я твердо для себя решил: отправляюсь в Новый Свет не только для того, чтобы разбогатеть, но и для того, чтобы обрести свободу.

Жизнь мою нельзя было назвать сахарной. Я был пятым сыном каменщика, у которого было еще три дочери. Несмотря на то что наш отец много работал, семья жила впроголодь. Да к тому же проклятые чиновники тянули из семьи последние жилы, а отец тянул их из нас. Он часто приходил домой пьяный и колотил всех подряд. Сами понимаете, такую жизнь тоже мало кому придет в голову назвать «сахарной». Поскольку я был младшим, то не мог рассчитывать ни на какое наследство. Я знал, что был обузой, а это отвратительное чувство. Сначала отец хотел отдать меня в монахи, но поскольку я не выказал никакого смирения и был с позором выгнан из послушников братьями доминиканцами, он вознамерился отдать меня в армию.

С тех пор я знал, что рано или поздно стану солдатом или матросом. Подумав, что раз все равно суждено тянуть военную лямку, я решил сбежать из дома и податься в Новый Свет. Сами знаете, как в юности бродит молодая кровь, кипят честолюбивые мечты и чешутся руки. Наслушавшись рассказов про заморскую вольготную жизнь, я нанялся на корабль. Только потом узнал, что вербовщики специально ищут таких простачков вроде меня, чтобы затем выгодно продать их в Новом Свете. Я подписал контракт, по которому капитан перевозит меня бесплатно через океан, а там сдает внаем на три года плантаторам, чтобы возместить убытки.

Итак, вместе с двумя парнями из Нормандии я оказался на борту «Медузы», шедшей из Дьепа на Сан-Доминго с разным товаром. В те времена не было ограничений на перевоз пассажиров за океан, поскольку еще не был отменен Нантский эдикт и гугеноты не стремились в массовом порядке покинуть страну. Мы обогнули Бретань, прошли вдоль побережья Аквитании, затем ушли в открытый океан. Не хочу описывать свои ощущения от пересечения Атлантики, скажу только, что эти сорок два дня были утомительными. К тому же я вытерпел множество всяческих издевательств во время морских праздников, не меньше страдал и от нелепых обычаев, специально придуманных старыми моряками, чтобы посмеяться над новичками в долгом переходе. Слава богу, шторма нас миловали, только около Малых Антил налетела короткая буря, частый гость в этих краях. Первая земля, которую я увидел в Новом Свете, был остров Барбуда. Поскольку корабли, идя из Европы, предпочитают пользоваться попутными ветрами и течениями, то это был обычный для них маршрут. Затем наш корабль прошел мимо Пуэрто-Рико, потом вдоль северного побережья Сан-Доминго, которое показалось мне совершенно пустынным, проследовал до Свободной гавани.

Помню, как, войдя в эту вместительную восхитительной красоты бухту, наш корабль наконец-то бросил якорь. Все высыпали на палубу, с интересом вглядываясь в берег. Я старался всей грудью вдохнуть аромат неведомой и экзотической земли, где мне предстояло жить. На берегу на расстоянии чуть более пушечного выстрела в чаще леса с трудом угадывались крыши поселка, крытые пальмовыми листьями. У берега было несколько наспех сбитых причалов, где болтались на привязи лодки. Нужно сказать, что в те времена все французские поселения на Сан-Доминго выглядели одинаково. Люди не селились у моря, поскольку знали, что настоящие хозяева этих мест – испанцы – считают их поселки незаконными. Поэтому и строили дома вдалеке от моря, спрятанными в чаще леса, чтобы испанский галеон не смог обстрелять их с рейда. Да и сами дома были лишь ветхими времянками, их оставляли без сожаления, когда надо было уйти в лес, отсидеться. При здешнем климате можно было строить дома без стен, с одними лишь крышами от дождя. А когда испанцы после разрушения поселка убирались восвояси, его обитатели возвращались назад из леса и жизнь начиналась снова. Нужно сказать, что это жизненный принцип всех жителей Нового Света, будь то французы, голландцы, англичане или испанцы. Тактика поселенцев тоже всегда была одинаковой.

Одним словом, когда я попал на Сан-Доминго, моей радости не было предела. Ведь я же обманул злую судьбу и сам выбрал жизненный путь, тот, который был мне более всего по душе. Как мне тогда казалось, дело оставалось за малым – обеспечить себе безбедную жизнь в этом диком, но богатом крае.

Что поделать, если уже в юности я был прагматиком. Если родился и вырос в бедности, невольно знаешь, чего хочешь. Возможно, тяжелее тем, у кого достаток вошел в привычку, но это не обо мне. Я знал, что все отправляются в колонии лишь с одной мыслью – разбогатеть, и черт с ними, с этими колониями. Пусть мы вырубим там весь лес, пусть выкопаем все недра, пусть перебьем всех животных, пусть сделаем этот край пустыней из пустынь – все равно мы не собираемся там оставаться. Нам главное – уехать оттуда богатыми в Европу, где жизнь уже устоялась и где уже можно пожить в свое удовольствие. Наворовать, награбить и уехать, это ли не мечта любого настоящего пирата или разбойника, как вы нас называете? Зачем нам оставаться в этой дикой стране, где не существует никаких законов, где даже самый богатый может угодить за решетку, если вовремя не даст взятку губернатору или не понравится лично президенту. Теперь я понимаю, что вся пресловутая свобода берегового братства, которую некоторые отчаянные головы сейчас называют «вольной плавучей республикой», была просто свободой сильных.

Вскоре к борту нашей «Медузы» прибилась шлюпка с каким-то угрюмым человеком в красном камзоле. Им оказался местный комендант бухты. Этот начальник, разодетый в то, что некогда было дорогой одеждой, горделиво проследовал в каюту капитана и вскоре вышел оттуда, довольно улыбаясь. Видно, звон монет в его карманах явно веселил владельца золотых. Он дал «добро» на разгрузку судна и торговлю. Вследствие чего наш корабль спустил шлюпки и стал свозить товары на берег. Мы с ребятами помогали вынимать из трюма тюки с полотном, бочонки с порохом, ящики с инструментом, оружием и прочее, чем был богат Старый Свет. Когда с этим было покончено, пришла и наша очередь сходить на берег.